Шепот, как сквозняк, пробежал по залу.

– Подробные инструкции выданы всем командирам, участвующим в операции. Нам предстоит переброска на дальнее расстояние. Мы не имеем права потерять по техническим причинам ни одной единицы боевой техники и сопровождающего транспорта. Не подведите, братцы!

Саня Зуев недоуменно кивнул Самарцеву: что, мол, такое? Тот неуверенно пожал плечами. Коновалов свесился в проход и дернул за рукав Цыбулю. На них сердито покосился офицер из заднего ряда.

Платов продолжал:

– Здесь находятся все, кто завтра покинет расположение части. Приготовьтесь к перемещению на новые позиции. Увольнительные с настоящего момента запрещены. Сегодня до двадцати ноль-ноль всем написать письма домой. Это не пожелание, это приказ.

– Чёй-то? – громким шепотом спросил Коновалов.

Цыбуля молча нарисовал пальцем на спинке кресла перед собой большую букву К.

* * *

Марш-бросок – это не патрулирование местности и не тренировка на полигоне. Вернуться в исходную точку не удастся. Все необходимое для жизнедеятельности экипажей, поддержания техники в рабочем состоянии и, наконец, ведения продолжительных боевых действий должно быть изъято из хранилищ, учтено, упаковано и погружено разумным образом – что-то непосредственно в бронетехнику, а остальное – в грузовики сопровождения.

Подготовка к марш-броску шла за закрытыми дверями. За расположением российских миротворцев круглосуточно наблюдали чуткие соседи, и не следовало давать им лишний повод для подозрений. Это неизбежно усложнило погрузку. Для доступа к арсеналу пришлось использовать технические коридоры. По цепочке из рук в руки передавались ящики со снарядами, цинк, рулоны крупнокалиберных пулеметных лент.

Не проще оказалось с продовольственным складом. Черным ходом в гаражное хозяйство и ангар бронетехники перетаскивались коробки с сухпайками, бутыли с питьевой водой, мешки с крупами и сухофруктами.

Механики спешно проверяли и перепроверяли техническое состояние подвижного состава. При малейшем намеке на возможную неисправность принимались решения о замене единицы техники на аналогичную.

Вечером каждому участнику марш-броска предстояло остаться один на один с чистым листом бумаги. Приказ написать письмо мог означать только одно: возможно, слова на этом листе бумаги окажутся самыми последними. И что вложить в эти слова, чем поделиться с родителями и любимыми?

А в мастерской заработал сверлильный станок. По инициативе вездесущего Цыбули группа умельцев наладила производство «медальонов-смертников». Коновалов и Зуев раздавали желающим – строго по одному комплекту в руки – тончайшие листочки папиросной бумаги и стреляные гильзы от «калаша». Бойцы записывали личные данные и засовывали листочки в латунные цилиндры. Самарцев тисками сплющивал открытую сторону гильзы, запирая медальон, а Цыбуля просверливал в нем дырку, чтобы можно было продернуть шнурок или цепочку.

Желающих было хоть отбавляй. Ведь недаром товарищ полковник сказал так: «На сегодня мы – лицо российской армии. И мы должны быть готовы к любому развитию событий вплоть до полномасштабного боевого столкновения с противником».

– Вроде радоваться надо, – сказал Коля Коновалов. – А я робею чего-то.

– Будем живы – не помрем, дéсанты! – подбодрил народ неунывающий Цыбуля.

Папочка его, как и следовало ожидать, очень даже пригодилась. От бортов бронетранспортеров отлеплялись картонные трафареты, и на месте «SFOR» возникала принципиально иная надпись: «KFOR». Kosovo Force.

Окрестности города Глоговац, автономный край Косово, Югославия

10 июня 1999 года

Взошла луна. В небе не было ни облачка. Цикады трещали без перебоя. Где-то вдали кричала ночная птица. Двое полицейских с комфортом разместились на крыше госпиталя – притащили себе по паре матрасов из подвала, достали термос с кофе. Военные, уходя, передали Миличу два прибора ночного видения. Полицейские подкалывали друг друга, изображали из себя то терминаторов, то робокопов, то универсальных солдат. Оба были хорошими стрелками и экипированы соответственно. Вокруг госпиталя во все стороны раскинулось безлюдное пространство. Тишь да благодать.

В темном коридоре второго этажа свет горел только у аварийных выходов и у поста дежурной медсестры. Кроме того, Ветон зажгла настольную лампу – разбирала рецепты.

Почти напротив нее у дверей «особой» палаты с ранеными оаковцами сидели немолодой усатый полицейский и курсант-стажер.

– «Особое», как там у вас? – ожила рация.

– «Особое» – без особых сложностей, – ответил усатый. – Все тихо, отбой.

– Стажер у тебя? Гони вниз, пока он не уснул. Отбой.

Усатый кивнул напарнику:

– Слышал?

Тот не выразил особого восторга:

– Опять отправит форточки проверять. Надоело уже.

– Давай-давай, двигай, а то задница вперед усов вырастет!

Стажер неохотно поднялся, побрел на первый этаж. Ветон оторвалась от бумаг, проводила парня оценивающим взглядом. Усатый заметил это, улыбнулся:

– Симпатичный, а?

– Не знаю. С таким мальчиком только куличики лепить.

– Все смотрю на тебя, всегда в ночную выходишь. И не скучно ночами дежурить?

– Может, и скучно. Развеселить все равно некому.

Усатый сел ровнее, слегка втянул живот.

– Такой красивой девушке – и некому?

Ветон встала, вышла из-за стойки, демонстративно потягиваясь. Под распахнутым халатом виднелись юбка и блузка.

– Небось, каждой сестричке такие комплименты отпускаешь? Ишь, ловелас.

– Вовсе и не каждой. Исключительно красивым.

Ветон усмехнулась:

– Разбираешься, что ли?

– А ты проверь! – предложил усатый.

Ветон подошла к нему вплотную, легко погладила по волосам:

– Ты же мне в отцы годишься.

Полицейский совсем осмелел, провел пальцами по ее бедру. Сказал со значением:

– А я не только в отцы гожусь.

– Ну, об этом я давно уже догадалась… Ты же здесь уже третий месяц?

Не отстранилась, напротив, запустила пальцы ему в волосы. Полицейский польщенно улыбнулся, подтянул ее к себе еще ближе.

– Я на тебя тоже глаз давно положил.

– Что ж молчал? – строго спросила Ветон, положила руку ему на затылок, пальцами скользнула под воротник, погладила шею.

– Вот, говорю.

Ветон чуть поддернула юбку и уселась верхом к полицейскому на колени. Прошептала:

– Молодец, что сказал. А твои друзья не припрутся сюда?

Полицейский жадно смял ладонями ее груди.