на башне бьют три четверти.

Хор.

Разуму много дано.

Корифей.

Истинно:

Хор.

Не стоит Бога,

Не стоит человека,

Человеческое уважающего,

Называть этим именем,

И землю божественную,

Плодородную, любвеобильную,

И воздух, которым дышишь ты,

И солнце не стоит

Называть этим именем —

Именем рока, — из-за того лишь,

Что случилось безумие,

Неугасимое!

Часы на башне бьют четыре четверти.

Корифей.

Наша смена настала.

Хор с боем часов — десять — садится.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Дом.

Бидерман сидит в своей комнате, курит сигару и читает газету.

Анна — служанка в белом переднике — вносит бутылку вина.

Анна. Господин Бидерман…

Ответа нет.

Господин Бидерман!

Бидерман (складывает газету). Нет, их просто надо вешать. Я давно говорил. Опять поджог! И опять та же самая история, точь-в-точь: опять какой-то разносчик приютился на чердаке — безобидный вроде бы разносчик… (Берет бутылку.) Нет, их просто надо вешать! (Берет штопор.)

Анна. Господин Бидерман…

Бидерман. Ну что там?

Анна. Он не уходит.

Бидерман. Кто?

Анна. Да этот разносчик. Хочет с вами поговорить.

Бидерман. Меня нет дома!

Анна. Я ему уже говорила, господин Бидерман, еще час назад. А он говорит, что он вас знает. Господин Бидерман, я не могу вышвырнуть этого человека за дверь. Просто не могу.

Бидерман. То есть как — не можете?

Анна. А он очень сильный…

Бидерман (вытаскивает пробку). Скажите, чтобы пришел завтра ко мне в контору.

Анна. Я уже три раза говорила, но его это не интересует.

Бидерман. То есть как — не интересует?

Анна. Ему не нужна туалетная вода.

Бидерман. А чего же он хочет?

Анна. Человечности.

Бидерман (нюхает пробку). Скажите ему, что, если он сию же минуту не уберется, я собственноручно вышвырну его за дверь. (Не спеша наполняет свой бокал бургундским.) Человечности! (Пробует вино.) Пускай подождет на лестничной площадке. Я сейчас выйду. Если он что-нибудь продает — трактаты там или бритвенные лезвия, — я не изверг, но — я не изверг, Анна, вы это прекрасно знаете! — но в дом я никого не впущу. Я уже тысячу раз вам это говорил! Пускай даже у нас три свободные кровати — об этом не может быть и речи, да-да, и речи быть не может. Мы все знаем, к чему это может привести — в наше время…

Анна собирается идти и видит, что незнакомец уже вошел: он атлетического телосложения, костюм его вызывает ассоциации отчасти с тюрьмой, отчасти с ареной — на руке татуировка, на запястьях кожаные ремни. Анна выскальзывает за дверь.

Незнакомец выжидает, пока Бидерман не отопьет вино и не обернется.

Шмиц. Здравствуйте.

Бидерман с испугу роняет сигару изо рта.

Ваша сигара, господин Бидерман… (Поднимает сигару и отдает ее Бидерману.)

Бидерман. Послушайте…

Шмиц. Здравствуйте.

Бидерман. Что это значит? Я совершенно ясно сказал горничной, чтобы вы подождали на лестничной площадке. Как же вы… Нет, что это такое? Без стука…

Шмиц. Меня зовут Шмиц.

Бидерман. Без стука.

Шмиц. Шмиц, Йозеф.

Молчание.

Здравствуйте!

Бидерман. И чего вы хотите?

Шмиц. Господин Бидерман, можете не бояться: я не разносчик.

Бидерман. А кто же вы?

Шмиц. По профессии — борец.

Бидерман. Борец?

Шмиц. В тяжелом весе.

Бидерман. Да, я вижу.

Шмиц. Я хочу сказать — был.

Бидерман. А теперь?

Шмиц. Безработный. (Пауза.) Вы не пугайтесь, господин Бидерман, работы я не ищу. Мне эта борьба осточертела… На улице такой дождь, вот я и заглянул сюда. (Пауза.) У вас тепло. (Пауза.) Надеюсь, я не помешал?

Пауза.

Бидерман. Вы курите? (Предлагает сигары.)

Шмиц. Благодарю вас! Это так неприятно, господин Бидерман, когда ты такой вымахал. Все тебя боятся…

Бидерман зажигает спичку.

Благодарю вас.

Стоят и курят.

Бидерман. Ну хорошо, короче. Чего вы хотите?

Шмиц. Меня зовут Шмиц.

Бидерман. Вы уже сказали, очень приятно.

Шмиц. Вот — остался без крова. (Подносит сигару к носу и наслаждается ее ароматом.) Остался без крова.

Бидерман. Может, вам — хлеба?

Шмиц. Если нет ничего другого…

Бидерман. Стаканчик вина?

Шмиц. Хлеба и вина… Но только если я не помешал, господин Бидерман, только если я не помешал!

Бидерман (идет к двери). Анна! (Возвращается.) Шмиц. Ваша прислуга мне сказала, что вы хотели собственноручно меня вышвырнуть, господин Бидерман, но я подумал: не может быть, чтобы господин Бидерман это серьезно…

Входит Анна.

Бидерман. Анна, принесите второй бокал.

Анна. Как угодно.

Бидерман. Да, и хлеба.

Шмиц. И если барышне не трудно — еще масла. Ну, там и сырку, кусочек ростбифа — чего-нибудь такого. Только чтобы не было лишнего беспокойства. Огурчиков, помидорчиков — чего-нибудь такого, горчицы немного — что там найдется, барышня.

Анна. Как угодно.

Шмиц. Только чтобы не было лишнего беспокойства.

Анна уходит.

Бидерман. Вы сказали горничной, что знаете меня?

Шмиц. Еще бы, господин Бидерман, еще бы.

Бидерман. Откуда же?

Шмиц. Только с лучшей стороны, господин Бидерман, только с лучшей стороны. Вчера в пивной господин Бидерман меня совсем не замечали — я понимаю, понимаю, я сидел в углу, — все посетители были в восторге, господин Бидерман, каждый раз, когда вы стучали кулаком по столу.

Бидерман. А что же я говорил?

Шмиц. Про единственный выход. (Затягивается сигарой.) Вешать их надо. Всех подряд. Чем скорее, тем лучше. Перевешать. Поджигателей этих…

Бидерман (предлагает Шмицу кресло). Прошу, садитесь, пожалуйста.

Шмиц (садится). Такие люди, как вы, господин Бидерман, — вот кто нам нужен!

Бидерман. Да-да, конечно, но…

Шмиц. Никаких «но», господин Бидерман, никаких «но»! Вы — человек старой закалки, у вас еще есть принципы. Это сразу видно.

Бидерман. Да, конечно…

Шмиц. У вас еще есть гражданское мужество.

Бидерман. Разумеется…

Шмиц. В том-то и дело.

Бидерман. В чем?

Шмиц. У вас еще сохранилась совесть, неподкупная совесть. Это вся пивная почувствовала.

Бидерман. Да-да, разумеется…

Шмиц. Господин Бидерман, это вовсе не разумеется. В наше-то время. Например, в цирке, где я выступал, — кстати, потому он и сгорел, весь этот цирк! Так вот, наш директор, к примеру, говорил: «А подите вы, Зепп! — Меня зовут Йозеф. — Подите вы туда-то и туда-то! На черта мне совесть?» Буквально! «Что мне нужно, чтобы управляться с моими тварями, так это плетка». Буквально! Вот какой был тип. «Совесть! — И прямо хохочет: — Если у кого и есть совесть, то, скорее всего, нечистая…» (С наслаждением затягивается.) Царствие ему небесное.

Бидерман. Он что же, умер?

Шмиц. Сгорел к черту со всем барахлом…

Настольные часы бьют девять.

Бидерман. Не понимаю, чего это горничная там замешкалась?

Шмиц. Я подожду.

Вдруг встречаются глазами.

Свободной кровати у вас