В полумиле от последнего старенького домика вас снова поджидала современная Англия в виде ровного ряда вилл-близнецов, выстроенных предприимчивым лондонцем на скупленной за бесценок земле. Каждая вилла была окружена собственным садиком и смотрела через дорогу на обширные луга и пологие лесистые холмы над ними. Каждая ослепляла вас чудовищным сверканием новенького красного кирпича и навязывала вам свое нелепое название, яркой краской намалеванное над воротами. Прочитывая их одно за другим, мистер Трой добрался до виллы под названием «Лужайка», происходившим, видимо, от зеленого пятачка травы перед домом. Калитка оказалась заперта, и адвокат позвонил.

Ему открыла робкая, опрятно одетая девочка-служанка. Войдя в садик, мистер Трой с удивлением осмотрелся. Со всех сторон на него строго и молчаливо взирали развешанные на каждом шагу от калитки до крыльца правила для посетителей, запрещающие делать то-то и повелевающие вести себя так-то. Табличка по одну сторону от лужайки извещала о том, что по траве ходить запрещается. По другую сторону торчал развернутый вдоль боковой ограды указующий перст, нацеленный в надпись: «Вход на кухню здесь». На гравии перед крыльцом белел аккуратно выложенный ракушками призыв «Отскоблить грязь с подошв», а на верхней ступеньке крыльца поблескивали свинцовые буквы: «Добро пожаловать!» С коврика за дверью в глаза адвокату бросилось угрожающе-черное: «Вытирайте ноги!» Даже вешалке в прихожей не доверялось изъясняться самостоятельно – сопутствующая ей надпись гласила: «Пальто и шляпы», а мокрые зонтики приказано было «Ставить сюда».

Приняв визитную карточку мистера Троя, девочка-служанка провела его в маленькую гостиную на первом этаже. Не успел он оглядеться, как дверь тихонько отворилась, и в комнату на цыпочках вошла Изабелла; вид у нее был довольно измученный. Здороваясь с нею за руку, адвокат не заметил на ее лице такой милой и такой знакомой улыбки.

– Не говорите тете, что видели меня! – прошептала она. – Я не должна была выходить к вам, пока меня не позовут. Сейчас я убегу, но прежде два вопроса: как леди Лидьярд? И не пойман ли вор?

– Последний раз, что я ее видел, леди Лидьярд пребывала в добром здравии, а вора пока не нашли.

Ответив таким образом на оба вопроса, мистер Трой решил, пока есть возможность, предупредить Изабеллу насчет дворецкого.

– У меня тоже к вам вопрос, – удерживая девушку за локоть, начал он. – Как вы полагаете, Моуди не приедет вас навестить?

– Уверена, что приедет, – сразу потеплев, сказала Изабелла. – Я его приглашала, и он обещал. Представьте, пока на меня не свалилось это несчастье, я и не знала, что у Роберта Моуди такое доброе сердце. Моя тетушка – а ей не так-то легко угодить – сразу отнеслась к нему с большим уважением. Не могу вам передать, как чуток и внимателен он был всю дорогу, как тепло простился со мною! – Здесь она умолкла и отвернулась; к глазам ее подступили слезы. – В моем положении так остро чувствуется человеческая доброта. Пожалуйста, – тихо попросила она, – не смотрите на меня сейчас, мистер Трой.

Адвокат подождал, пока она успокоится, потом сказал:

– Друг мой, я совершенно с вами согласен: мистер Моуди – человек во всех отношениях достойный. Однако хочу заметить, что в данном случае горячее желание услужить вам может оказаться в нем сильнее благоразумия. Боюсь, что в своем стремлении разгадать тайну пропавших денег он становится излишне самоуверен и при следующей встрече может внушить вам неоправданные надежды. Прошу вас, будьте настороже! Выслушайте, конечно, все его советы, но, прежде чем им следовать, побеседуйте со мной: все-таки я гораздо старше и опытнее вас. Не думайте, что я пытаюсь возбудить в вас недоверие к другу, – добавил он, поймав слегка растерянный взгляд Изабеллы. – У меня и в мыслях такого нет. Я просто предупреждаю, что его искреннее сочувствие вашей беде может его самого ввести в заблуждение. Надеюсь, вы поняли меня.

– Да, сэр, – сухо отвечала Изабелла. – Я вас поняла. Но позвольте пройти. Мне нельзя оставаться в гостиной: сейчас сюда спустится моя тетя. – И, присев в вежливом реверансе, девушка быстро вышла из комнаты.

«Вот и пытайся после этого молодым девицам что-то втолковать, – думал мистер Трой, оставшись один. – Эта дуреха явно возомнила, что я позавидовал ее доверию к Моуди и нарочно на него наговариваю. Ну что ж, мое дело предупредить, а там пусть сама решает».

Он огляделся. В комнате не видно было ни единой соринки; каждый стул стоял на строго отведенном для него месте; сияющая полировка стола слепила глаза, а безделушки на нем располагались в таком идеальном порядке, словно рука человека, однажды расставив, никогда уж больше не прикасалась к ним; фортепиано явно предназначалось для украшения гостиной, а никак не для музицирования; безукоризненная чистота ковра заставила мистера Троя с беспокойством осмотреть собственные башмаки, а диван, прикрытый кипою белоснежных узорных салфеток и салфеточек, всем своим видом как бы говорил: «Попробуй только сядь!» Визитер в смущении отступил к книжному шкафу в дальнем конце комнаты. Книги так точно подходили к полкам, что мистеру Трою лишь с трудом удалось вытащить одну из них – в руках у него оказался том «Истории Англии». С форзаца на него глядело еще одно письменное предостережение: «Книга является собственностью пансиона благородных девиц мисс Пинк и не подлежит выносу из библиотеки». Эта надпись и стоявшая под нею дата десятилетней давности обличали в мисс Пинк бывшую содержательницу благородного пансиона и отчасти объясняли своеобразие здешних порядков, так смутивших поначалу мистера Троя.

Едва он успел втиснуть книгу обратно на полку, как дверь снова отворилась, и в гостиную вошла тетушка Изабеллы.

Случись вдруг мисс Пинк таинственным образом исчезнуть из дому, полиции нелегко было бы получить словесный портрет пропавшей дамы, так как ни один даже самый добросовестный наблюдатель не сумел бы выделить в ее наружности ничего примечательного. А посему автору этих строк приходится – за неимением иного выхода – прибегнуть к целому ряду отрицаний. Она не была ни молода, ни стара, ни худа, ни толста, роста ни большого, ни маленького; в чертах ее нельзя было углядеть ни уродства, ни особой приятности; лицо, голос, платье и манеры мисс Пинк решительно ничем не отличались от лиц, голосов, платья и манер пятисот тысяч других одиноких англичанок того же возраста и общественного положения. Если бы ее попросили определить, кто она такая, мисс Пинк сказала бы: «Я благородная дама», а на вопрос, какое из своих многочисленных достоинств она сама ценит превыше всего, ответила бы: «Изысканную речь». Словом, то была Мисс Пинк из Саут-Мордена – и этим все сказано.

– Прошу покорнейше садиться, – сладчайшим голосом открыла аудиенцию мисс Пинк. – Наконец-то прекрасный денек после стольких дождей! Говорят, в этом году шпалерные деревья в садах почти не плодоносят. Сэр, позвольте вам предложить чего-нибудь освежающего с дороги.

Мистер Трой вежливо поблагодарил и произнес несколько приличествующих фраз о красотах окружающего пейзажа. Даже почтенный законник, слушая мисс Пинк, испытывал неудержимое желание быть, как говорят дети, паинькой.