Таким образом, к концу президентства Буша Россия и США достигли следующего модус вивенди по отношению к Ирану: Россия поддерживает санкции ООН – хотя и в значительно более мягком варианте по сравнению с тем, за который выступали Вашингтон и Брюссель, – однако при этом продолжает строить АЭС в Бушере и ясно дает понять Тегерану, что поддержка России ему необходима, поскольку оберегает Иран от более жесткого, западного варианта санкций, а также что Тегеран не должен принимать эту поддержку как должное. Позиция России по-прежнему приводила в недоумение официальных представителей США. Как говорил российской стороне Джон Болтон, «Иран представляет больше опасности для России, нежели для Америки»{397}. Россию, безусловно, по-прежнему тревожили далекоидущие амбиции Ирана, но создавалось впечатление, что, по российским расчетам, Иран еще не скоро подойдет к реальной возможности производить ядерное оружие, то есть случится это куда позже, чем считали в США и Израиле. Кроме того, иранский ядерный вопрос был неразрывно связан с еще одной чрезвычайно болезненной проблемой – противоракетной обороной.

Американо-российские дискуссии по противоракетной обороне тянулись еще со времен саммита Путина и Буша на ранчо в Кроуфорде. Сколько ни заверяли США Россию, что противоракетная оборона направлена против Ирана, а не против нее, российские официальные лица никак не желали в это поверить. Хотя некоторые из них готовы были допустить, что изначально ПРО задумывалась Вашингтоном не как средство ядерного устрашения России, они настаивали, что нет никакой гарантии, что эта система со временем не превратится в более масштабную сеть ПРО, способную подорвать потенциал нанесения Россией ответного ядерного удара. Вопрос был отчасти в том, исходить ли здесь из намерений или из возможностей. В США считали, что противоракетная оборона – это система защиты страны от потенциального ядерного удара со стороны Ирана или Северной Кореи. Интересы США состояли не в том, чтобы противостоять колоссальному стратегическому и тактическому ядерному арсеналу России. В Москве же считали, что принимать в расчет следует не намерения, а возможности. Коль скоро США намерены разместить перехватчики в пределах досягаемости российской территории, нет никаких долгосрочных гарантий насчет того, как они могут быть использованы.

Решение Вашингтона разместить элементы системы ПРО в двух странах, ранее входивших в Варшавский договор, только усилило подозрения России. В 2004 году президент Буш одобрил выбранные для размещения элементов ПРО места дислокации в Польше и Чехии. Стивен Рейдмейкер, помощник госсекретаря по вопросам национальной безопасности и нераспространения ядерного оружия, полетел в Россию, чтобы информировать своих российских визави и разъяснить, что с Аляски сбить российские ракеты куда проще, чем с территории Польши. Но в Москве этот аргумент отклонили. «Корень проблемы в том, что мы создавали физическое присутствие США в стране, прежде входившей в советский блок», – сказал Рейдмейкер. С ним согласился помощник министра обороны по вопросам политики Эрик Эдельман: «Дело было не в не физике, а в географии»{398}.

В июле 2007 года США открыли переговоры по размещению радарных установок в Чехии и ракет-перехватчиков в Польше. Вашингтон объявил также о соглашениях с новоиспеченными членами НАТО, Болгарией и Румынией, о размещении на их территориях американских военных баз. Сотрудники администрации Буша в частных беседах выражали разочарование позицией России по противоракетной обороне и утверждали, что российской стороне прекрасно известно: американская ПРО направлена вовсе не против их страны и никак не может представлять угрозу российскому ядерному потенциалу. Однако американцы упускали из виду одну важную вещь. Дело не только в том, что планировалось разместить часть ПРО вдоль границ России, но и в том, что выбор пал как раз на те страны, с которыми у России были давние и временами напряженные отношения. Чехи и поляки желали иметь у себя на территории элементы ПРО, ибо для них это было материальное свидетельство поддержки со стороны США со всеми вытекающими отсюда благами. Но поскольку они в прошлом были членами организации Варшавского договора и союзниками России, сам факт поддержки противоракетного проекта США с их стороны приводил Москву в бешенство. Несомненно, именно этот символический аспект развертывания системы ПРО в Центральной Европе придал мюнхенской речи Путина такой демонстративно воинственный характер.

Администрация Буша начала реализацию своей программы, и тогда Кремль заявил о собственных, пока еще неопределенных планах противопоставить нечто разворачиваемой США системе ПРО. Как высказался пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков, «мы чувствуем себя обманутыми. Потенциально нам придется создавать этому альтернативы, но с меньшими затратами и большей эффективностью». И, как добавил генерал Владимир Белоус, география развертывания не оставляет ни малейших сомнений: «главной мишенью являются ядерные силы России и Китая. Американские базы представляют реальную угрозу нашим стратегическим ядерным силам»{399}. Министр обороны Сергей Иванов проигнорировал разговоры о возможности американо-российского сотрудничества по ПРО: «Мы полагаем, что эта система – стратегическая противоракетная оборона – является, мягко говоря, чем-то весьма странным»{400}. В ходе своего первого после мюнхенской речи Путина визита в Москву Кондолиза Райс старалась излучать оптимизм и объявила о возрождении механизма 2 + 2, который обеспечит контакты между министрами обороны и иностранных дел России и США и поднимет на новый уровень как консультации, так и сотрудничество двух стран по ряду проблем безопасности, в том числе и по ПРО{401}.

Россия же прибегла к уже знакомой тактике – попыталась внести раскол между США и Европой по вопросу ПРО. Впрочем, на сей раз эта задача усложнялась тем, что по данному вопросу Европа и сама расходилась во мнениях. Польша, Чехия и другие государства «новой» Европы по большей части поддерживали планы США, тогда как Германия и остальная «старая» Европа опасались противостояния с Россией и высказывали сомнения в эффективности всей схемы ПРО. На встрече в рамках Совета Россия – НАТО в апреле 2007 года Лавров яростно возражал против ПРО. На закрытых встречах он говорил туманно и довольно угрожающе о контрмерах, которые предпримет Россия. Но его действия оказались непродуктивными – они, наоборот, сплотили «старую» и «новую» Европу и привели к тому, что члены ЕС дружно высказались за ПРО. Более того, попытки Лаврова добиться формального соглашения о сотрудничестве между НАТО и Организацией договора о коллективной безопасности (ОДКБ), где тон задавала Россия, встретили категорический отпор{402}.