Однажды он уже бежал. Об этом не знали его противники, об этом не ведал даже проклятый Лаубер, но однажды ему довелось позорно спасаться бегством, опорочив звание рыцаря. Впрочем, тогда он еще не был рыцарем, он был…

Гримберт на миг вдруг перестал ощущать жар раскаленных потрохов «Тура», медленно испепелявший его в бронекапсуле, точно в медном баке. Он ощутил жгучий холод, мгновенно запустивший под кожу тупые каменные когти. Он услышал хруст снега под ногами и…

Да, это было в Сальбертранском лесу. Тысячу раз проклятом Господом Сальбертранском лесу. И был скрип снега под ногами, и был треск выстрелов, и обожженные деревья падали вокруг него, исторгая россыпи дымящихся углей. Аривальд крикнул ему: «Беги!» – и он побежал…

Господи, сколько лет назад это было? Почему это воспоминание пришло к нему сейчас, на пороге смерти, да еще так ярко? Почему…

Гримберт встрепенулся, чудовищным усилием возвращая сознание в хрипящую и содрогающуюся оболочку из плоти.

Радиосвязь хрипела и трещала, как умирающая куница, которую треплют зубами охотничьи псы. Но следующую фразу Гримберт услышал так явственно и четко, будто Магнебод произнес ее своими морщинистыми губами ему прямо в ухо:

– Ты идиот, Гримберт.

– Что?

– Мнил себя самым хитрым пауком, верно? Пока не стало по-настоящему жарко. Посмотри, к чему все это привело. Посмотри на своих рыцарей, мессир.

Гримберт попытался вновь ощутить ту ярость, что вела его в бой. Сейчас она была нужна ему – вся до капли. Но вместо знакомого жара, дававшего ему силы и уверенность, он вдруг ощутил мертвый холод покрывшейся окалиной стали – будто запустил руку в давно угасший реактор. Ярости не было, вместо нее по телу полз страх, вонзавший свои коготочки в каждую пору кожи, распространяя по венам гибельный яд.

– Я приказываю тебе…

– Ты и в детстве был таким же дураком. Надо было пороть тебя чаще, да что уж теперь… Так не будь дураком хотя бы сейчас, Гримберт. Отходи. Беги к чертовой матери. Мы попытаемся прикрыть тебя.

Гримберт едва не разразился хриплым хохотом, от которого могло закровоточить горло.

– Прикрыть? Чем, черт тебя раздери? Твой доспех выведен из строя!

Когда Магнебод ответил, голос его показался Гримберту на удивление тихим, почти задумчивым.

– Рыцарь – это не только доспех, Гримберт. Жаль, что я так и не успел научить тебя этому.

– Я…

– Беги! – внезапно рявкнул он. – Беги, чтоб тебя черти съели!

* * *

Гримберт пошатнулся и начал пятиться. «Золотой Тур» двигался неуклюже и непослушно – он не понимал, чего хочет от него хозяин. Он, привыкший обрушиваться на врагов всей своей многотонной яростью, с трудом интерпретировал получаемые сигналы, натужно переводя их в обычные механические команды.

Гримберт пятился, не отдавая себе отчета в том, что делает. Пятился, оставляя на выжженной, чадящей дымом площади три одиноких силуэта, одним из которых был поникший «Багряный Скиталец». Какой-то контур его мозга равнодушно сделал тактическую выкладку – отойти те уже не успеют. Из окрестных улиц на площадь с нечеловеческой грацией выныривали хищные силуэты вражеских рыцарей и сразу устремлялись в бой, полосуя небо серебряными и золотыми нитями трассеров. Несколько раз ухнул тяжелый калибр, отрывисто залаяли автоматические пушки…

Гримберт думал, они смогут продержаться на этой позиции не меньше минуты. Но они продержались лишь четверть. Даже у стали есть свой предел прочности.

«Забойщик» инстинктивно попытался отойти в сторону, отбиваясь от наседающих на него противников шипящей полосой лайтера, но почти сразу получил несколько прямых попаданий в уязвимую ходовую часть и повалился, как подсеченное дерево, разбрасывая из проломленной груди снопы искр. «Мантикора» прожила на две секунды больше. Кто-то из нападавших заклинил метким выстрелом ее башню, после чего машина накренилась, беспомощно раскачиваясь из стороны в сторону. Два или три кумулятивных снаряда мгновенно выжгли ее изнутри.

«Багряный Скиталец» сопротивлялся дольше прочих. Даже неспособный толком маневрировать, лишившийся основных орудий, он двигался короткими рывками по площади, исступленно полосуя наседающих противников из бесполезных спаренных пулеметов. Он уже не мог причинить им вреда, но и сдаваться без боя не собирался.

Гримберт неотрывно глядел на него, разворачивая недоуменно гудящего «Тура». Пора уходить. Несмотря на то что золоченый цвет давно сошел с опаленной брони, женевские рыцари быстро узнали его силуэт и уже принялись наседать со всех сторон, испытывая прочность уцелевших бронепластин беглым артиллерийским огнем. Пока они не рисковали сближаться вплотную, кружили поодаль, точно стая голодных гиен, опасаясь связываться с раненым, но все еще могучим хищником. Ждали сигнала. И Гримберт знал, что сигнал скоро последует.

Уходить. У «Золотого Тура» даже с поврежденной ногой, возможно, еще осталось преимущество в скорости. На узких горящих улочках Арбории у него еще есть шанс затеряться, но если останется – нет.

«Багряный Скиталец» прижался спиной к остову здания, усеивая остатки мостовой под ногами латунными водопадами отработанных гильз, стволы пулеметов раскалились от жара. Он дергался и вздрагивал от постоянных попаданий, шатаясь и едва удерживая равновесие, но все еще держался на ногах, несмотря на то что его бронированный корпус давно напоминал кусок бесформенной стали.

А потом здание за его спиной лопнуло и осело потоками каменного крошева, площадь враз затянуло туманом из цементной пыли. Но даже сквозь него Гримберт увидел жуткий вороний клюв кобальтового цвета, раздвигающий перед собой завесу из дыма и пыли – точно нос корабля, идущего сквозь густой туман. В нижней части этот нос был испещрен вентиляционными отверстиями, отчего производил еще более жуткий эффект – точно тысячи крохотных глаз, вплавленных в сталь, внимательно и зло глядели на него.

«Урановый Феникс». Флагман мятежников во плоти.

Неспешное, торжествующее чудовище, явившееся, чтобы лично встать во главе триумфа.

«Багряный Скиталец» с трудом развернулся к новому противнику. Его жалких пулеметов хватило бы разве что поцарапать краску на груди великана, но даже такой возможности граф Лаубер ему не дал. Орудия вспомогательного калибра в спонсонах на его плечах дали три выверенных залпа. Монотонных, через равный интервал. Не яростный удар, но холодный математический расчет.

Не битва, но торжественная казнь.

«Скиталец» пошатнулся. Гримберт почти ощущал, как отчаянно скрежещут в умирающем стальном теле уцелевшие гироскопы, силясь сохранить вертикальное положение, но ощущал и то, что сил в этом теле больше нет. Выбросив сквозь пробоины несколько рваных клочьев черного дыма, «Багряный Скиталец» повалился на мостовую, безвольно и медленно, точно груда металлолома.

«Спасибо, – мысленно сказал Гримберт, продолжая отступать под плотным огнем и пытаясь не налететь на остов какого-нибудь дома. – Спасибо, Магнебод. Будь уверен, старый воин, я всегда буду помнить твой подвиг. Лаубер, конечно, не упустит возможности захватить тебя в плен, но слово маркграфа Туринского, я сделаю все, чтобы вызволить тебя. Пусть даже мне придется заложить чертов маркграфский дворец…»