Распростертый «Багряный Скиталец» внезапно вздрогнул. «Возможно, произвольное срабатывание сервоприводов, – подумал Гримберт. – Стальным телам тоже знакома посмертная агония. Или…»

Он отчетливо увидел, как шевельнулся люк на бронированной башне «Скитальца». Гримберт мог не верить своим глазам, но не доверять совершенным глазам «Золотого Тура» у него оснований не было. Он ясно видел, как из кабины поверженного рыцаря выбралась шатающаяся, крошечная на фоне обступивших ее стальных великанов человеческая фигурка.

Сир Магнебод выглядел паршиво. Борода залита кровью, одна рука висит плетью, зато в другой крепко зажат короткий меч. И использовал он его отнюдь не как костыль. Шатаясь, Магнебод спустился на дымящуюся мостовую и сделал несколько коротких шагов по направлению к нависающему над ним «Фениксу». И поднял меч, направив его острием вверх.

Он приглашал графа Лаубера на бой. Один на один. Без доспеха. Как в старые добрые времена.

«Рыцарь – это не только доспех, Гримберт. Жаль, что я так и не успел научить тебя этому».

Нависший над ним «Феникс» с интересом изучал противника. Огромная человекоподобная глыба из закаленной бронированной стали. Даже холостого выстрела его орудий хватило бы для того, чтоб превратить Магнебода в пепел. Но он не стрелял. Он медленно поднял свою стальную птичью голову и взглянул на отступающего Гримберта. У рыцарского доспеха не было даже глазных отверстий, но Гримберт вдруг отчетливо ощутил на себе взгляд холодных, ничего не выражающих глаз графа Женевы.

– Нет, – пробормотал он в молчащий радиоэфир. – Нет, слышишь, ты…

Механическая нога «Феникса» резко поднялась со скрежетом сервоприводов и гидравлических сочленений. И прежде чем Магнебод успел сделать шаг в сторону, тяжело опустилась. В страшной какофонии артиллерийской канонады сложно было различить даже отдельные выстрелы, но Гримберту показалось, будто он услышал влажный треск, с которым фигура старшего рыцаря пропала – будто и не существовала никогда вовсе.

Он повернулся и побежал.

* * *

Он чувствовал себя, как святой Доминик Авиньонский, бегущий из ада. За святым Домиником тоже гнались демоны, лязгая зубами, но эти демоны были не из раскаленного металла, они не грохотали за его спиной тяжелыми механическими ногами, не рычали двигателями и не лаяли стальными голосами. Святого Доминика охраняла вера, которая помогла ему спастись. Гримберт хотел бы иметь хотя бы сотую долю его веры в то, что ему удастся выбраться живым из города.

Узкие улочки Арбории, куда его загнала погоня, не были приспособлены для машины таких габаритов, как «Золотой Тур». Но он не мог позволить себе терять секунды, меняя маршрут – это играло на руку преследователям. Не сбавляя скорости, он врезался в узкие каменные устья, разбрызгивая вокруг себя стекло, камень и дерево, оставляя за спиной покосившиеся дома и их голосивших от ужаса обитателей.

Кропотливо составленная «Туром» карта была почти бесполезна. После шести часов боя город изменился настолько, что даже его коренные жители, проведшие тут многие годы, едва ли узнали бы окрестности, столь сильно исказили их пламя и сталь. На месте многих улиц оказывались завалы, иногда целые кварталы лежали в руинах. Остовы домов, соборов, фабрик и особняков были похожи на дымящиеся тела огромных животных, из них торчали треснувшие кости колон и перекрытий.

То тут, то там «Тур» спотыкался о тела рыцарей – груды искореженного железа, все еще испускающего едкий дым. Гербы на их корпусах чаще всего были и надгробием, и единственной эпитафией. Счастливчиков восстановят и отправят вновь защищать империю – на север, юг, запад или восток. Тех, кому повезет меньше, растащат мародеры.

Наперерез «Туру» из боковой улицы выбрался неуклюжий рыцарь в старомодном, много раз чиненном доспехе, испещренном неуклюжими следами сварки. Не иначе, какой-то небогатый барон из графской свиты, а то и просто голодный раубриттер, спешащий урвать свой кусок от добычи, пока не навалились более опасные хищники. Ни кумулятивных, ни бронебойных снарядов у «Тура» не оставалось – Гримберт влепил ему осколочный прямо в скрытую громоздким топфхельмом бронекапсулу, ощутив секундный приступ ликования. Незадачливый барон отшатнулся и повалился плашмя, подняв облако пыли, мгновенно превратившись из угрозы всего лишь в досадное препятствие.

Ликование было коротким – сенсоры «Тура» регистрировали все новые и новые силуэты, выныривающие из боковых улиц. Эти были осторожнее – не спешили срывать дистанцию, поливая его издалека плотным огнем. От части снарядов ему удавалось уклоняться резким маневром, часть врезалась в дома, вновь и вновь окатывая бегущего «Тура» шрапнелью из кирпичных осколков, но оставшаяся часть неизбежно находила свою цель.

Попадание. Попадание. Попадание.

«Тур» хладнокровно фиксировал все новые и новые повреждения, отмечая их пылающими бусинами на общей схеме. Гримберт стиснул зубы до рези в висках. Огневая мощь «Золотого Тура» могла сокрушить любого вражеского рыцаря менее чем за три секунды, совокупная масса залпа легко это позволяла. Но, как и многие чемпионы, «Тур» был непревзойден только тогда, когда сражался на своих условиях. В узких лабиринтах улиц, преследуемый десятками вражеских машин, сделавшийся из агрессивного хищника трусливо бегущей дичью, он не мог реализовать заложенной в его конструкции огневой мощи, как не мог рассчитывать даже на паритет. Самая лучшая броня, изготовленная лионскими мастерами, освященная архиепископом, выдержит двадцать или тридцать попаданий, но тридцать первое неизбежно ее пробьет.

Кажется, люди графа Лаубера отлично это понимали, потому и избрали такую тактику.

Засыпая «Тура» градом снарядов, каждый из которых в отдельности был слишком слаб, чтоб причинить доспеху серьезные повреждения, они неуклонно выматывали его, снижая и так не бесконечный запас прочности.

Иногда ему удавалось подстеречь потерявшего осторожность преследователя и всадить в него снаряд, но такой случай представлялся нечасто. Графские рыцари действовали с похвальной осторожностью, выдерживая дистанцию и прикрывая друг друга, как опытные загонщики. Не бой – охота. И дичь уже потеряла слишком много крови, чтобы оказать достойное сопротивление.

«Туру» было все хуже, Гримберт ощущал это собственным телом, сопряженным со стальным гигантом в единое целое нейроштифтами. Его тянуло к земле, он ощутимо припадал на правую ногу, а приводы наводки разкалибровались настолько, что стрелять приходилось в ручном режиме, не доверяя более автоматике.

Повреждения ходовой части…

Повреждения гидравлической системы…

Частичный отказ систем оповещения…

Выход из строя радара…

Гримберт то рычал от ярости, то всхлипывал от ужаса, заставляя измученного и шатающегося «Тура» бежать сквозь трещащий вокруг камень, то и дело вздрагивающий от накрытия ударной волны. Он пытался молиться, но куски из немногих выученных наизусть молитв тяжело звенели где-то на краю сознания, как пустые снарядные гильзы. Он изнывал от ужасного жара, раскалившего бронекапсулу – судя по всему, система охлаждения «Тура», надежная и продублированная, как и все остальное, уже прекратила бесполезное сопротивление.