Не хотела я видеть и отца с матерью, которые меня воспитали. Мне было слишком плохо, а рассказать правду я не смела. И брата не хотела видеть. Какой в этом смысл? Чем они мне помогут?

Краем уха от слуг услышала, что Ливерий заслал сватов к дочери конюха. Да, недолго жених без меня страдал, быстро нашел замену. Но я ничего не чувствовала к нему, даже не злилась. Мне было все равно.

За время одиночества и полного молчания я перечитала очень много книг об истории Ароны, но так и не нашла ничего об истинных метках, а делиться с кем-либо этим, чтобы узнать больше, побоялась. Вдруг это навредит лиэну, оставлю все, как есть, буду ждать и верить, что само рассосется.

Я не могла понять, почему Асад так поступил со мной, это мучило больше всего — неведение, в которое он жестоко меня бросил. И простить не могла.

А еще наша связь не исчезала. По ночам метка просыпалась, стягивала кожу и пускала жестокие приятные лозы в пах, вызывая вожделение, и все так же сияла, стоило мне вспомнить предателя-дракона.

Кто-то должен разорвать этот круг. Не смерть Асада, это точно, значит, я выйду за другого, отдам себя чужому человеку лишь бы прекратить мучения.

Наблюдая закат, я долго не могла решиться пойти в кровать и закрыть глаза. В каждом сне меня мучили ласки дракона-предателя, и засыпать стало все тяжелее. Стигма ныла так сильно, что я едва терпела. Хотелось резать кожу, хотя я прекрасно понимала, что это не поможет.

Я легла в постель и, вытянувшись столбиком, старалась не тереть воспаленную кожу о ткань лишний раз, потому что любое движение вызывало во мне томное желание быть рядом с Асадом, познать вновь его ласки и прикосновения.

Смириться, что этого больше никогда не будет — означало перестать дышать. Он наверное уже муж Элоры… Но почему тогда метка так сильно издевается надо мной?

Уснула я, когда плотно-черное звездное небо окрасилось кровью рассвета.

Мне снилась цепь каменных вершин. Бесконечно-длинный кряж, что упирался в высоченного неживого монстра. Белую, как молоко, гору. Она была очень высокой, будто ее пик упирается в небо, пытаясь прорвать облака и достать до миасса.

Над горой летели два дракона, петляя между магическими всполохами синего света. В одном ящере я узнала Асада и следила за его полетом до рези в глазах.

Было в его махах что-то отчаянное. Он рвал, натурально рвал крылья, преодолевая холод и туман. Будто от этого зависела его жизнь. Или чья-то еще…

Другой дракон извилисто парил рядом, разогревая воздух вокруг, чтобы Асад мог подлететь ближе к сверкающему сгустку. Второй показался похож на Харта, но я видела его в драконьем обличье только издали, потому не была уверена.

Они о чем-то говорили на аронском. Я силилась понять их речь, но слышала лишь красивые и глубокие переливы голосов и страдала от тоски, что сжигала меня изнутри.

Харт вдруг сорвался в пропасть. Асад на последнем издыхании приблизился к вихрям, что выпускала сердцевина горы, и вскоре, покрывшись льдом, из алого дракона превратился в синюю твердую фигуру рептилии.

И тоже рухнул в черную бездну.

Лед, вспучившись, поднял острые пики, пропорол небо, открывая взору кровавый горизонт. Он слопал драконов так быстро и легко, будто они попались ему на десерт.

Я вскинулась во сне и закричала от ужаса. Все тело терзало ослепительной режущей болью, спину скрутило до хруста. Перекатившись на кровати, слетела на холодный пол, легла на живот и с трудом поднялась, опершись на ладони. От моих рук в стороны побежали хрустящие морозные узоры. Они покрыли темный паркет, очертили границу ковра, взобрались по стене белоснежными лианами и закрыли плотным рисунком инея купольный потолок и высокие окна. В комнате стало мрачно и холодно.

Спину снова пронзило болью, в глазах потемнело, но я смогла добраться до зеркала и, приподнявшись на колени, рванула рубашку и посмотрела на спину.

Мой вой наверное долетел до стражи, потому что дверь распахнулась, послышались голоса, а я смотрела в свое отражение и не верила.

Стигма, которая связывала нас с драконом, исчезла. Остатки ее рисунка слабо мерцали на плечах, но и они вскоре потухли, превратившись в слабое тату на коже, как шрам-напоминание.

«Она исчезнет, если я умру, а вместе с ней и твои чувства ко мне угаснут», — голос Асада словно звучал внутри, в моей душе. Там, где разворачивалась настоящая вьюга, и холод поглощал все тепло, быстро, неотвратимо убивая меня от взорвавшихся эмоций.

Я поняла, что потеряла Асада навсегда…

Увидев в стороне чемоданчик с эликсиром драконьей крови, подползла ближе и, вытаскивая дрожащими холодными пальцами одну за одной баночки, разбивала их о пол.

Жестоко. Вдребезги.

Я не могу так жить! Без Асада не могу и не хочу. Позволю холоду забрать мою душу, может, хоть там, за гранью, окажусь свободна от этой поглощающей боли.

Я выгнулась от новой волны, рвущей кожу и тело, упала набок и закричала:

— Не-е-ет… Ты не мог так со мной поступить! Асад… мне не легче, не стало легче, ящер проклятый! — и вместе с чьим-то прикосновением меня снова утащило во тьму, пылающую и сверкающую, нарушаемую яркими вспышками.

Я пришла в себя от настойчивых голосов рядом, но веки открыть не смогла — все еще болталась на грани сна и яви.

— Ваше Высочество, это чревато государственным переворотом, драконы должны ответить.

— И какой срок? — спросил Ронис.

— Чуть больше месяца, но вы понимаете, что ваша дочь вернулась с отбора опороченной. Мы должны наказать виновных.

Послышались шаги. Тяжелые. Вдумчивые. Будто чеканящие мою судьбу.

— Нет. Никто об этом не узнает, мы воспитаем его, как ветронца. Если отец ребенка отпустил мою дочь, значит, она ему не нужна. Сыграем свадьбу и поскорее, но сначала вы должны поднять ее на ноги. Всех казню, если с Тессианной что-то случится!

Хлопнула дверь, оглушая, но я не осмелилась открыть веки. Так и лежала, прикованная к постели тяжестью горя. Асад умер… а я ничего не хочу, кроме как уйти за ним следом.

Никакой свадьбы не будет.

Лба коснулась чья-то рука, назойливое тепло накрыло тело, будто куполом, пытаясь меня согреть, спасти, но помогло на несколько мгновений. Мой лекарь удалился, и дверь, скрипнув, снова закрылась.

Стоило мне осознать, что я осталась одна, приоткрыла свинцовые веки и осмотрела комнату.

Меня перенесли. В этом помещении по кругу расставили свечи, весело горел-потрескивал камин, отдавая жар, на кровати по периметру были разложены теплые камни. Но все это не согревало, потому что холод у меня особенный. От него меня уже не спасти.

Я поднялась на ноги, и резь в животе снова дала о себе знать.

«Чуть больше месяца»…

«Отец ребенка ее оставил»…