заброшенной семейной могиле со старомодными хризантемами в горшках, к свободному месту под землей, готовому принять тело отца. Или его сыновей, которые вполне могут утонуть в навозной яме.

Пока ребята не ходили в школу и не видели, как ведут себя одноклассники, они не понимали, что их семья не такая. Двадцать лет, до появления в доме Катрин, Анри отказывался покупать телевизор. Мир являл себя им только через радио (отец иногда включал его), газетные заголовки (прочитанные в табачной лавке) и казался далеким, нереальным, грозным.

Заполните анкету. Фамилия, имя, профессия отца. Фамилия, имя, профессия матери.

Тайна окружала связь Сержа и Жоэля с Элеонорой. Она чувствовала к внукам сдержанную привязанность и никогда не оспаривала авторитета Анри, хотя после смерти невестки фактически стала мальчикам матерью. В детстве братья не задавались вопросами об одиночестве отца и фотографии в ореховой рамке на тумбочке в его спальне. А потом Анри застал Сержа за разглядыванием снимка.

«Это она, это ваша мать».

Серж вскочил, уронил рамку на пол, посмотрел на стоящего в дверях отца. Тот наклонился, подобрал фотографию, сел, похлопал ладонью по кровати.

«Иди сюда».

Они вместе смотрят на маленькую карточку. Анри указывает пальцем на ребенка в коротких штанишках, пробегающего мимо скамейки за спиной женщины.

«А вот это ты… И она. Возможно, ты помнишь. Она умерла, дав жизнь твоему брату. Я хочу, чтобы ты знал. Но не злись на Жоэля. Жизнь, малыш, похожа на огромную тачку дерьма. Придется тебе привыкать. Если однажды тебе захочется кого-нибудь упрекнуть – поговори со мной. Ясно?»

По сиплому, сдавленному голосу отца Серж понимает, чего ему стоит этот разговор, и робко кивает.

«А теперь убирайся, и чтобы я тебя больше здесь не видел!»

А вот братья идут по лесу. Собирают большие ветки и строят шалаш, напоминающий индейское типи[53], где прячутся от дождя. Серж сплевывает на землю и начинает взбалтывать веточкой пенный сгусток слюны.

– Знаешь, у нас была мама, но ты ее убил. Дама на фотографии. Она умерла из-за тебя, когда ты родился.

– Ты врешь, – не слишком убежденно отвечает Жоэль.

– А вот и нет. Не вру. Спроси у него. Он сам мне сказал. Вот и любит тебя меньше. Ну а чего, нормально… Я бы тоже хотел, чтобы ты не рождался, а она осталась с нами.

Мальчишки молча пережидают непогоду. Наконец небо проясняется, и свет пробивается сквозь напоенный влагой воздух.

– Пошли, – говорит Серж, беря Жоэля за руку, – покажу тебе.

Они дожидаются ухода Анри, на цыпочках поднимаются по лестнице, крадутся в комнату отца. Серж прижимает палец к губам: «Тихо, Элеонора услышит!» Они приближаются к шкафу, где хранятся материнские реликвии. Из открытых дверей вылетают бабочки моли и кружат по комнате, распространяя вокруг себя запах платьев, стареющих на плечиках. Дети ошеломлены и напуганы, Серж хватает лежащую на полке бабочку, и она мгновенно рассыпается в пыль.

– Видишь… – говорит он, повернув голову к брату.

Жоэлю было больше десяти лет, когда они снова устроили вылазку на чердак и нашли прямоугольную шкатулку из вишневого дерева, совсем простую, без позолоты, узоров и почерневшего от времени серебряного язычка защелки. Обычный ларчик крестьянки для «сокровищ».

Они сидят на корточках на пыльном полу, лучи вечернего света проникают через щели в черепице. Серж открывает шкатулку: в ложемент из бархата гранатового цвета вставлены два золотых обручальных кольца, одно с камушком, оба слегка помяты; рядом лежит браслет со сломанным фермуаром, три пары серег, а поверх всего – длинная прядь светлых волос, свернутая колечком. Братья долго смотрят на локон, осторожно берут, подносят к глазам. В полумраке чердака обесцвеченные временем волосы слегка светятся, мрак и забвение сделали их белее седины Элеоноры.

После похорон Элизы Анри отрекся от могилы: он никогда не украшал ее цветами, не водил на кладбище сыновей. Мальчики знали надгробие в лицо и поначалу держались от него на расстоянии, но потом начали выпалывать сорняки, выкорчевывать корешки молодых кустиков и деревьев, обосновавшиеся вокруг стелы. Они осторожно (не дай бог поцарапать камень!) счищали лишайники – и никогда ни слова не говорили Анри, как молчали о платьях в шкафу и заветной шкатулке.

Пока они учились в школе, Анри часто, под предлогом какого-нибудь дела в деревне, приходил к ограде и наблюдал, как сыновья играют во дворе во время перемены.

«Друзья бесполезны, рассчитывать можно только на семью».

Он с самого начала не скрывал от них, что не доверяет окружающему миру. Анри – мизантроп, он открещивается от любой идеологии, презирает политические идеи, взгляды и дела. Он всегда сторонился узаконенных государством принципов обучения и социализации личности. Анри верит только в себя и ценность труда. Он не интересовался школьными успехами сыновей – считал, что этим следовало бы заниматься женщине, матери. И вообще, пусть научатся читать, писать, считать – другие знания в жизни не потребуются. Анри забирал сыновей из школы, как только каждому исполнялось шестнадцать: нечего время терять, пусть целиком посвятят себя работе на ферме.

«Здесь, во всяком случае, делаешь свою работу, и над тобой нет начальников, гордишься достигнутым и никого не подмазываешь. Мы семья. Клан».

Однажды утром, в июле, Жоэль остался в свинарнике, Анри отправился инспектировать Долины (так они называют свои поля, засеянные зерновыми и кукурузой), а Серж вернулся домой. Разулся, пошел на кухню, открыл шкафчик, достал бутылку виски, сделал большой глоток и принялся наполнять фляжку. Закончив, слизнул каплю и успел спрятать «Джонни Уокера» до того, как на пороге появилась Габриэль. Серж мгновенно почувствовал спиной враждебное присутствие – чужой страх, окрашенный недовольством.

– Не хочешь спросить, как она?

Серж не отозвался, взял старую зубную щетку и начал чистить ногти. Мыльная серая вода исчезает в стоке. Он не отвечает на вопрос невестки, она тоже не произносит больше ни слова. Серж закрывает кран, вытирает руки тряпкой – тщательно, палец за пальцем.

– Придется снова положить ее в больницу, – говорит наконец Габриэль.

– Мое мнение тебе известно. Ее тоже.

– Она не способна иметь свое мнение о чем бы то ни было. Из-за лекарств. Мне почти силой приходится вытаскивать ее из постели.

Серж бросает тряпку, поворачивается. Виски согрело горло и желудок. Габриэль нервным движением хватает пачку молотого кофе, заправляет кофеварку.

– Я думал, мы обо всем договорились, Габи. Когда отец близнецов ушел, ты захотела переехать к нам, и я согласился. При условии, что ты будешь заботиться о Катрин и детях. Такой был уговор, и он всех устроил, – тебя в первую очередь. Я не собираюсь заниматься