однако прежде всего Макдональд известен как автор сказочных повестей, таких как «Сердце великана», «Принцесса и Гоблин», «Принцесса и Курди», «Потерявшаяся принцесса», «Золотой ключ» и многих других. Многие из этих сказок и по сей день не перестают радовать не только детей, но и взрослых, ведь, как заметил сам Макдональд в одном из своих эссе, он писал «не для детей, а для тех, кто подобен ребенку – будь ему пять лет, пятьдесят или семьдесят пять».

Джордж родился и вырос в городке Хантли на севере Шотландии в семье кальвинистов. В 1845 году он закончил Королевский колледж в Абердине со степенью по химии и физике и отправился в Лондон, где познакомился со своей будущей супругой, Луизой Пауэлл. Сначала молодой Макдональд подумывал о медицинской карьере, но, стесненный в средствах, был вынужден избрать путь священника, и в 1850 году получил приход в Арунделе. Проповеди Макдональда сочли слишком вольными (в них он, в частности, говорил, что спасение обретут не только христиане, но и язычники), и уже через три года он отказался от места.

Литературный путь Джорджа Макдональда начался в 1855 году с выходом большой драмы в стихах «Внутри и снаружи» (Within and Without), заслужившей похвалы Альфреда Теннисона, Чарльза Кингсли и леди Байрон. Два года спустя вышел сборник его стихов на шотландском английском, а в 1858 году – «Фантастес» (Phantastes: A Faerie Romance for Men and Women), который можно считать первым в истории фэнтезийным романом.

Писательский успех Макдональду принесли его шотландские романы «Дэвид Элгинброд» (David Elginbrod, 1862), «Алек Форбс из Хоуглена» (Alec Forbes of Howglen, 1865) и «Роберт Фальконер» (Robert Falconer, 1868). Он стал по-настоящему читаемым автором как на родине, так и в Америке, где его популярность могла поспорить с популярностью Диккенса. По мнению Г.К. Честертона, Макдональд был «одним из трех или четырех величайших умов девятнадцатого столетия».

Впрочем, отец одиннадцати детей, Макдональд не мог не начать сочинять и сказочные истории – поначалу он придумывал их на ходу и рассказывал в семейном кругу, но вскоре они получили и письменное воплощение. Дети Макдональда сыграли роль не только в литературной судьбе своего отца. Именно их восторженный отзыв побудил молодого Чарльза Доджсона (более известного как Льюис Кэрролл) – человека от природы застенчивого – опубликовать произведение, впоследствии ставшее, пожалуй, самой известной детской книгой. Возможно, если бы не дети Макдональда, «Алиса в Стране Чудес» так никогда не была бы издана.

«Мэри Дж. Макдональд видит во сне своего отца и брата Рональда» (Mary J. MacDonald dreaming of her father and brother Ronald). Фотография Льюиса Кэрролла

Позднее творчество Макдональда (за исключением «Лилит» – второго фэнтезийного романа) не получило такого широкого признания. Необходимость каждодневного литературного труда (денег на столь большую семью не хватало катастрофически) сказалась и на качестве романов, и на здоровье самого Макдональда. В последние годы он был уже не в силах продолжать писать. Однако в сердцах читателей любого возраста Макдональд навсегда останется добрым, искренним и мудрым сказочником.

Рассказ «Дядя Корнелий. Его история» (Uncle Cornelius, His Story, 1868) – один из сравнительно редких примеров обращения Макдональда к жанру готической новеллы, хотя готическими можно назвать некоторые из его романов, например, «Замок Варлок» (Warlock o’ Glenwarlock, 1881), содержащий, к тому же, вставные новеллы о призраках.

Хотя «Дядя Корнелий» – не самое известное произведение Макдональда, он интересен как игрой с жанром (нарушением читательских «романтических» ожиданий), так и центральной фигурой – дядей Корнелием и его неординарными рассуждениями. Теория о незримом мире, откуда в наше измерение просачиваются неназываемые, недоступные чувственному восприятию создания, достойна лучших лавкрафтовских ужасов. Дядя Корнелий, пожалуй, напоминает самого Макдональда, во всяком случае, убежденностью в великой силе человеческого воображения. «В естественном мире – писал Макдональд, – есть свои законы, и в них никто не должен вмешиваться <…>. Однако человек волен предложить другие законы и, при желании, придумать собственный маленький мир с его собственными законами, ибо в нас есть нечто такое, что с удовольствием изобретает новые формы – пожалуй, так мы ближе всего подходим к сотворению».

Томас Стрит Миллингтон

Не из мира живых

* * *

– И какое вы можете дать этому объяснение?

– Решительно никакого. Честно говоря, я и сам ничего не понимаю.

– Стало быть, вы всерьез полагаете, что столкнулись со сверхъестественным?

– Едва ли мы можем рассуждать о сверхъестественном, когда и о естественном знаем так мало – что таит в себе Природа и на что она способна, а что вне ее власти.

– Но вы уверены, что все это произошло на самом деле?

– Вполне уверен, вне всякого сомнения.

Такую беседу вели два джентльмена в гостиной загородного дома, где после ужина небольшая дружеская компания проводила время за разговорами; прочие голоса на мгновение утихли, так что в наступившей тишине эта беседа стала слышна всем присутствующим – и тут же пробудила всеобщее любопытство. На джентльменов посыпались расспросы относительно природы – естественной или сверхъестественной – обсуждаемого явления.

– История с привидениями! – воскликнул кто-то из гостей. – Это восхитительно! Мы непременно должны ее услышать!

– О, прошу вас, не надо! А то я всю ночь буду мучиться бессонницей – хотя, признаться, тоже сгораю от любопытства.

Некоторые из гостей пытались подойти к вопросу с психологической или рациональной точки зрения, и уже начали было делиться собственными историями с привидениями – каждому было, что вспомнить, – но тут их прервала хозяйка. Воскликнув: «Постойте, у меня вопрос!», она любезно попросила джентльменов разъяснить, что же за событие стало предметом их разговора.

– Мистер Браун, вы сами признались, что не можете дать никакого объяснения произошедшему; а ведь вы человек практический, поэтому нам особенно любопытно услышать, что же это за поразительное явление и отчего, рассказывая о нем, вы вдруг сделались таким мрачным и серьезным.

– Благодарю вас, – сказал мистер Браун. – Да, признаю, я всегда склонен придерживаться фактов; и мистеру Смиту я изложил одни только факты; но прошу вас, избавьте меня от дальнейших расспросов. Хоть это и давняя история, до сих пор при мысли о ней мне становится не по себе; и вовсе не хочется лишний раз пробуждать эти мучительные воспоминания ради пустого любопытства. У мистера Смита была одна теория, а я вкратце рассказал ему о том, что произошло со мной в Италии много лет назад, – единственно для того, чтобы доказать, что он заблуждается. При этом, как я уже говорил, упоминались лишь голые факты.

– Но мы не хотим никаких теорий, а голые факты вообще редко когда приходятся к месту –