Одно из различий между медведями и, скажем, горными львами (также называемыми кугуарами, пумами или пантерами) заключается в том, что горные львы – интроверты. Они не неофилы и охотятся в основном тогда, когда люди спят. Это их режим по умолчанию, и это хорошо для людей. Однако по мере того как городские олени все больше привыкают к людям, горные львы могут скорректировать свои рабочие часы. Медведи кормятся в любое время суток (когда не впадают в спячку), что делает встречу человека с медведем более вероятной, чем встреча пумы с человеком. Тем не менее, вероятность того, что среднестатистический житель пригорода встретит медведя или любого другого хищника на пути к пище, невелика.

Точно так же, как животные склонны становиться мягче в нашем присутствии, мы тоже обычно становимся при них спокойнее. Когда мы взаимодействуем с животными, повышается уровень нейрохимических веществ и гормонов, связанных с нашими социальными связями. Люди, проводящие время в городах с более естественной средой обитания, склонны развивать более тесные отношения с другими людьми и ценить общность с ними. Широко используемый термин «социальный капитал» характеризует то, насколько хорошо люди заботятся друг о друге, испытывая чувство сопричастности, которое приходит вслед за этим. Таким образом, когда мы рассматриваем социальный капитал сообщества, необходимо включать в него более одного вида. Природа и биоразнообразие помогут нам сохранить ощущение порядка, покоя, места и цели. И кто знает, возможно, мы могли бы эволюционировать вместе в более разумных животных.

Жизнь между двумя мирами окружает нас и несет определенный риск. Но одновременно она приносит в наши города неизведанное нами ранее очарование.

Когда мы с Кэти жили в Сан-Диего, то часто видели койотов, бегущих по улицам и исчезающих при нашем приближении. Однажды днем Кэти позвала меня к окну. Худая, оборванная самка койота стояла на заднем дворе, глядя на вспаханную землю, а потом некоторое время сидела на каменной стене. Самка испытующе посмотрела на нас через стекло, потом уставилась в землю. «Похоже, она проголодалась», – заметила Кэти. Пока Кэти боролась с желанием выставить еду за раздвижную дверь, животное продолжало смотреть на землю, пока наконец не решило идти дальше. Мы оба были тронуты ее визитом.

Я вырос на окраине Канзас-Сити и отдал бы все на свете, чтобы увидеть койота, рысь или медведя. Когда соседке показалось, что из окна своей кухни она увидела рысь, я чуть не взорвался. Мне было тогда двенадцать лет. Эта рысь в моем воображении стала поистине самым фантастическим зверем. А теперь… в той же самой стране мимо нас идут львы. В последние годы горные львы перемещаются с Северо-Запада вниз по реке Миссури и ее притокам, включая реку Канзас – место, где я вырос. Львы следуют в обратном направлении по маршруту Льюиса и Кларка. Преследуя возрождающиеся популяции оленей, они пересекли Канзас и Миссури и добрались до Сент-Луиса и восточнее. Конечно, когда львы проходят мимо, за ними по пятам движется некоторый хаос и немного магии. А порой – хотя и редко – трагедии.

Я никогда не видел горного льва, и шансы, что я когда-нибудь увижу его, невелики. Но с тех пор мне довелось повстречать несколько рысей. Одна такая встреча произошла на озере, расположенном далеко на окраине графства, рядом с мексиканской границей. Это пустынное, но отнюдь не безлюдное место. Иногда, дрейфуя вдоль берега, рыбаки видят цепочку спокойных мужчин, женщин и детей, идущих на север по протоптанной тропинке вдоль кромки воды и несущих кувшины с водой, одеяла и пластиковые мешки, набитые одеждой. Иногда рыбаки направляют свои лодки к берегу и передают этим людям свой улов, а затем эти люди уходят, всегда молча. Однажды вечером в сумерках на том озере мы с моим младшим сыном Мэтью увидели животное, показавшееся нам маленьким оленем; при ближайшем рассмотрении мы поняли, что это был большой самец рыси с удивительно длинными ногами. Мы подплыли к нему, а он следил за нами. Затем он переступил с камня на камень и спустился к воде. Там он протянул лапу и осторожно похлопал по поверхности воды. Потом приподнял лапу на пару дюймов, снова похлопал по воде, едва касаясь поверхности. Затем ударил по чему-то в воде. Рысь ловила рыбу, используя лапу в качестве приманки.

Вернувшись в город, как-то поздно вечером я вышел погулять и решил отправиться к маленькому озеру, расположенному в десяти кварталах от нашего дома. Я не часто ходил туда в темноте в одиночку. На этот раз я прошел через запертые ворота и поднялся на холм к воде. Мне нравилось стоять там и смотреть, как на темной поверхности танцует лунный свет.

Я спустился по лодочному трапу к небольшому причалу, где под тусклым светом прожекторов собираются утки, гуси и лысухи. Не успел я дойти до причала, как из-под него выскочило оранжевое пятно и преградило мне дорогу. У меня сердце подскочило к горлу. Рысь остановилась в нескольких футах. Она повернулась и посмотрела прямо на меня – точно так же, как ягуар Алана Рабиновича изучал его в джунглях, или черная лиса Кадьяка, когда-то не спускавшая с меня пристального взгляда.

Рысь неподвижно смотрела на меня. В ее глазах отражался тусклый свет луны. Я шагнул вперед. Она отступила назад. Так, не спеша, я следовал за рысью вверх по склону холма, пока она не исчезла в проеме живой изгороди, отправившись в свой другой мир, окруженный городом.

Любой, кто сплавлялся по реке Потомак, когда она петляет через Вашингтон, округ Колумбия, поражается почти первозданной природе этой реки. Около реки живут и процветают бобры, выдры, лисы, скопы, цапли и совы. Проплывая мимо бревен, усеянных греющимися черепахами, вы можете увидеть оленя, вздымающего свои рога.

Эрик Дайнерштейн хорошо знает Потомак. «Удивительно, но из всех столиц мира только в двух есть более дикая река, чем Потомак», – говорит он. В милях густой растительности по берегам реки скрываются большие магазины и городские дома. «Это отличный пример для будущего. На реке я видел диких индеек, а теперь у нас в округе Монтгомери зимуют черные медведи, хотя я не уверен, что они живут около реки». Сейчас Дайнерштейн – директор RESOLVE и занимается проблемами биоразнообразия и решениями задач в области дикой природы. Ранее он был ведущим ученым и вице-президентом Всемирного фонда дикой природы по науке о сохранении видов. Дайнерштейн понимает, что наиболее биологически благополучные участки обычно расположены глубоко во Внутренних землях, где их менее всего изменила человеческая деятельность. Но биоразнообразие может найти свой путь также в пограничные земли и воды между горами и равнинами, на побережье моря, в поселки, к окраинам парков, где заканчиваются футбольные поля и начинаются камни, дикие травы и тени. И в города.

По мере того как все больше диких животных переселяется в города, главный вопрос заключается не в том, смогут ли они приспособиться к нам, а в том – сможем ли мы приспособиться к ним и сделать это таким образом, чтобы защитить людей и улучшить их жизнь. Очень большое значение имеет сохранение участков дикой природы в городах, но самой важной задачей будет создание убежищ для животных и людей. На этой следующей стадии расселения человечества дальновидные люди закладывают основу города нового типа, который послужит инкубатором биоразнообразия.