В комнате на стульях вокруг круглого деревенского столасидели четверо — утомленный Орехов, его шофер Володя Мешков, лощеный Дивояров инезнакомый Миле пожилой человек с пушистыми рыжими усами — абсолютно лысый, иголова его сверкала, словно любовно отполированная кусочком замши. Каквыяснилось через пару минут, это был немец, которого все, кроме Дивоярова,называли герром Швиммером. Дивояров же звал его просто Отто. Отто Швиммерединственный разговаривал в полный голос, правда, на столь ломаном русском, чтоОрехова то и дело крючило от раздражения.

— Значит, в субботу собираемся у меня, — подвелчерту под уже состоявшимся, по всей видимости, разговором Дивояров.

На нем были бежевые вельветовые брюки и пуловер, на этикеткекоторого наверняка значилось какое-нибудь громкое имя. Такая «неделовая» одеждаделала его почему-то еще значительнее.

— Вечером? — уточнил Орехов, барабаня пальцами постолу.

— Да-да, приезжайте, Илья, с невестой. Будет простовечеринка, ничего заковыристого. Форма одежды — удобная.

Он слегка улыбнулся, обернувшись к Швиммеру.

— Вы, Отто, можете не привозить с собой выпивку.Бутылка водки в каждый дом — это вовсе не русский обычай, как вам сказали.

«Невеста Орехова? — У Милы от возмущения затрепеталиноздри. — Неужели Леночка Егорова обнаглела до такой степени? Ведь он ещесо мной не развелся, и она это знает!»

— Не понимаю, почему мы бездействуем? — внезапноподал голос шофер Володя. Из всей компании он выглядел самым мрачным и глядел впол. Впрочем, суровые черты его лица вообще редко смягчались улыбкой. СколькоМила его помнила, он всегда был молчалив и стороннему наблюдателю казалсяподавленным. «Характер!» пожимал плечами Орехов, если Мила задавала соответствующийвопрос.

— Ты же знаешь, что все осложнилось, — дернулщекой Дивояров. — Надо немного выждать.

— Ну-ну, — пробормотал тот.

Немец Отто крутил круглой башкой, явно не понимая, о чемречь. Мила тоже не понимала. А ей бы очень хотелось понять!

Тем временем Лушкин с Ларисой почему-то снова оказались наулице. Мила нырнула за угол дома, чтобы не попасться им на глаза.

— И не говори Илье, что я здесь была! — стервознымголосом наставляла Лариса своего провожатого.

Откуда, интересно, взялась эта стервозность? Ведь только чтоЛариса едва ли не умоляла этого типа.

— Если ты разладишь наши отношения, — продолжалата, — я всегда найду, как с тобой поквитаться!

— Ладно-ладно, — суетливо говорил Лушкин, отступаяпо ступенькам обратно в дом. — А как ты доберешься до города?

— У меня машина с личным шофером. Не думаешь же ты, чтоя ножками притопала?

Увидев, что Лариса двинулась к выходу, Мила нырнула в кустыи тоже понеслась в направлении дороги. На этот раз забор она преодолела шутя.Лариса увидела ее почти сразу же по выходе с участка.

— Ну? — спросила она разгневанно. — Где жеваша хваленая Леночка?! Мне пришлось за просто так нежничать с Лушкиным. СЛушкиным! Мыслимое ли дело? Меня чуть не стошнило.

— Почему? — с любопытством спросила Мила и,вспомнив Ольгиного мужа, тут же предположила:

— От него пахнет хвойным экстрактом или сырым луком,который он грызет, чтобы не заболеть инфлюэнцей?

— Да нет же! Он просто мне противен!

«Еще бы! — подумала Мила. — Этот тип весьзапудрен, словно престарелая проститутка! Так отвратительно! И этот красныйплаточек на шее! Настоящий мужчина не станет так себя декорировать».

— Почему же вы не показались Орехову? —полюбопытствовала Мила, делая два своих шага на один Ларисин.

Та удивленно посмотрела на нее:

— Если я стану мешать ему работать, он меня и в самомделе прогонит! Дур, которые лезут в их дела, мужчины быстро бросают.

— Ха! — воскликнула Мила. — Какоеотвратительное заблуждение! Бросают как раз тех, которые никуда не лезут. Тех,которые входят в положение, заботятся, стараются угодить. Ценить себя оченьвысоко и постоянно напоминать мужчине, какое счастье заполучить стольуникальный экспонат, — вот единственный путь к его не слишкомчувствительному сердцу.

— Вы именно так себя и вели? — скептически спросилаЛариса.

— Да уж, конечно! — мрачно ответила Мила. — Явела себя с точностью до наоборот. Я с каждым годом понижала и понижала себецену. Я все засчитывала себе в минус — то, что я не работаю, то, что у меняпоявились морщины, лишние килограммы и еще масса всего. А нужно было к сорокагодам превратить себя в золотой слиток. Я была такая дура! Не повторяйте моихошибок.

— Ну, по-моему, вы еще очень даже ничего, —покосилась на нее Лариса. — По крайней мере, мужчинам вы нравитесь.

— Да-да, они увлекаются минут на пятнадцать из-за того,что я блондинка. Но потом быстро отваливаются, словно намокший пластилин. Мояпланида — ничего не попишешь! Я не жалуюсь, нет. Просто делаю соответствующиевыводы.

Шофер, поджидавший их, был явно обрадован тем, что пассажиркипоявились без сопровождения. Вероятно, он предполагал, что все-таки придетсяспасаться бегством. Выбросив очередную «беломорину» в канаву, он весело хлопнулладонями по бокам:

— Ну? Всех разогнали?

— Всех, — коротко ответила Мила. — Теперьгони в Москву.

Лариса, обеспокоенная собственным вторжением в Горелово, гдеобожаемый ею Орехов занимался важными мужскими делами, надулась и молчала.Перед выездом на главное шоссе шофер обеспокоенно обернулся и сообщил:

— Кажется, за нами погоня.

Мила с Ларисой мигом обернулись назад, готовые увидетьбуквально что угодно — догоняющую их милицию или Орехова на своей иномарке.Однако по дороге, словно маленький Конек-Горбунок с длинными хлопающими ушами,несся Трезор, устремив плоскую морду прямо на автомобиль.

— Боже мой, собачка! — умилилась Лариса. —Притормозите, давайте подберем ее, а то заблудится. Завтра я позвоню Лушкину,он за ней приедет. Это собачка его покойной бабушки, которая ее очень баловала.

— Это ужасно развратная собака, — снеудовольствием заметила Мила, наблюдая за тем, как Лариса открывает своюдверцу.

— Трезор, ласточка! — сюсюкнула Лариса, ноласточка Трезор, не задерживаясь возле нее, шустро перебрался вперед и однимпрыжком оказался на коленях у Милы. Повернулся к ней мордой и уставился чернымибусинками глаз прямо ей в лицо.

— Уйди, гадина! — завизжала Мила, извиваясь всемтелом, чтобы стряхнуть собаку с коленей.

Трезор склонил голову и коротко тявкнул.

— А чего он хочет? — спросил шофер, нажимая нагаз.

— Поцеловаться! — с негодованием объяснила Мила.