Утром и днем он просидел в четырех стенах, тупо глядя вдопотопный черно-белый телек. В семь опять был у Телеграфа.

Голяк.

И на третий день, и на четвертый.

Паршиво стало Сергею, почти так же паршиво, как послепервого исчезновения Марии. И всё сильнее крепло подозрение, что обманул егоумник. Может, они сейчас вдвоем уже где-нибудь в Сочах или на Пицунде. Греютсяна солнышке, шашлыки едят, над доверчивым козлом посмеиваются. То есть неМария, конечно, посмеивается, а гаденыш этот.

Чтобы можно было уснуть, вечером Дронов придумал сниматьнапряжение. Поздно, часу в двенадцатом, бегал по Измайловскому парку в полнойтемноте – в Режиме. Несся прямо через лес, быстро лавируя между деревьями. Этоупражнение требовало полной концентрации, иначе расшибешься насмерть.

Иногда в стороны брызгали шпанята-малолетки или влюбленныепарочки, напуганные вылетевшим из мрака зигзагообразным вихрем.

К себе в комнату возвращался вымотанный. Падал на кровать,засыпал без снов.

Утром продирал глаза, первым делом смотрел на часы – сколькоосталось до девятнадцати ноль ноль.

Дарновский объявился только на девятый день, когда Сергейперестал надеяться.

Он поднимался по ступенькам, не глядя вокруг, потому чтоничего такого уже не ждал. Вдруг сзади по плечу – шлеп.

Обернулся – умник.

– Ёлки! – чуть не всхлипнул Сергей. – Ты где столькопропадал?

– Потом, – кинул Дарновский, поманив за собой.

Дронов за эти дни пообтрепался, купленная на рынке советскаяэлектробритва плохо пробривала щетину – в общем, так себе видок был, а очкастыйРоберт гляделся гладко, ухоженно. Даже вроде бы духами от него пахло. Женскими!

– Ты где тусовался-то? – не выдержал Сергей, догнавнапарника (это уж в подземном переходе было).

– У знакомой.

– А сам говорил, к знакомым не соваться.

– То к старым. А это новая. На улице познакомился. На фейсстрашна, но баба хорошая.

Сергей немного успокоился.

– Как ты можешь с другими… после Марии?

И передернулся – трудно ему было такой вопрос задать.

Умник вздохнул, ничего не ответил.

Вел он Сергея мимо Художественного театра на Кузнецкий,потом по Петровке мимо Сандунов и вверх по горбатому переулку. Шли быстро.

Про главное спросить Дронов боялся. Наконец собрался сдухом:

– Ну что? Выяснил что-нибудь?

Дарновский просто, без понтов, сказал:

– Я нашел ее.

– Где она?! – остановился Сергей. – Куда ты ее дел?

– Если бы я ее куда-то дел, я бы за тобой не пришел. –Дарновский мрачно на него оглянулся. – На кой ты нам сдался, век бы тебя невидать. Из-за тебя, придурка, всё случилось.

– Из-за меня?! – Дронов сжал кулаки, но ничего, сдержался.Не время было. – Где Мария, говори, гад!

– Анну держат в одном хитром учреждении. И без тебя ееоттуда не вытащить. Сейчас покажу место.

Они шли переулком за улицей Жданова, эти места Сергей зналплохо. На табличке было написано «Чернопосадский пер.».

Дарновский уверенно вошел в подъезд старого трехэтажногодомишки – грязного, с пыльными, а частью и выбитыми стеклами. Ясно: выселенка,под снос.

В большой пустой квартире, где пахло трухой и мышами, у окнастояла заляпанная краской табуретка. На подоконнике – несколько пустых бутылокиз-под кефира и нарзана.

– Чего это тут? – спросил Сергей, озираясь.

– Мой НП. Больше недели тут просидел, с утра до вечера. Вонза тем домом сёк.

Дронов посмотрел, куда показывал умник, но дома не увидел,только каменную ограду, высокую. Будка проходной, крепкие автоматическиеворота. Из-за стены торчали верхушки деревьев, и в глубине зеленая железная крыша.Судя по ней – обычный московский особнячок, в старых районах таких навалом.Около входа висела какая-то вывеска, но отсюда не прочтешь. Что еще? Табличка сномером дома: восемь.

Стоп! Это ж тот парень про дом восемь поминал, который собрыва прыгнул. В смысле, не дом прыгнул, а парень, Лехой его звали.

– Санаторий, да? – почему-то шепотом спросил Сергей. – ЭтоСанаторий?

– Хрен его знает. Но она точно там.

Откуда знаешь, хотел спросить Дронов, но по лицу напарникапонял – не скажет. Ладно, не суть важно.

– А чего мы отсюда пялимся, почему ближе не подошли?

– Камеры видишь?

Присмотрелся Сергей – точно. На одном углу камеравидеонаблюдения, на другом тоже.

– В соседнем переулке, куда другая стена выходит, еще двекамеры. И с противоположной стороны. Тут всё без дураков.

– А что на вывеске написано?

Дарновский достал из кармана театральный бинокль.

– Хороший, восьмикратный, у знакомой взял.

«ИНСТИТУТ СУДЕБНОЙ МЕДИЦИНЫ. 4-я ЛАБОРАТОРИЯ», прочиталСергей, подкрутив винтик.

– Судебной медицины?

– Туфта. Я узнавал: Нет в ИСМ никакой 4-й лаборатории. Дажене слышали про такую. Дом 8 по Чернопосадскому переулку принадлежит Комитету,как половина зданий в этом квартале. Я выяснил, что в этом особняке при Сталинерасполагался один из отделов Спецлаборатории. Слыхал про такую?

Дронов помотал головой.

– Жутко засекреченная контора, где занимались химическими имедицинскими экспериментами. Всякие там яды, психотропы и прочие бяки дляборьбы с фашизмом, империализмом и врагами народа. Они, похоже, и сейчас тамнад чем-то мудреным химичат. Во всяком случае, работают тут сплошь одниочкастые, вроде меня. Я уже всех в лицо знаю.

– А охрана что?

– Шестеро, их по рожам видно – без очков и не отмеченыпечатью интеллекта. Через сутки работают, трое и трое.

– Трое – фигня, – успокоился Сергей.