– Саш, Сашунь, успокойся. Садись и объясни, пожалуйста, что случилось.

– Джек… – срывающимся голосом проговорила я, не сдвинувшись с места, – Джек… Кажется, он не вернётся.

– Но за вещами он же приедет, не паникуй, Сашунь! – пыталась успокоить меня Таня.

– Его уволили… Или он сам. А вещи легко отправляются контейнером хоть на край света, – упавшим голосом ответила я. – Особенно, когда всё можно доверить надёжному ассистенту… Видишь, они пишут: «не надо сообщать Джеку Рэндаллу», потому что знают, что его тут нет. И потому что больше он не входит в состав руководства компанией…

– Дай посмотреть, вдруг ты неправильно перевела на эмоциях?

– Всё правильно, – выдохнула я в отчаянии. – Я пойду, Танюш, документы готовить… На работу… Руслана вызову…

– Нет, Саш! Это подождёт до утра, – возразила подруга. – Ты же не в рабство на галеры нанималась? На сон имеешь право! И на отдых. Вообще за то, что ты там делаешь, тебе платят гроши. Ты же за директора там пашешь, слышишь? Саш, Сашенька, ну, успокойся, мой хороший.

– А я и не плачу…

– Всё наладится. Давай я ещё тебе чайку налью и варенья свежего открою. Кизилового, как ты любишь. Или родительского вина, а? По бокальчику.

– Не надо, – проговорила я глухо. – Спасибо.

– Сашунь, ну тебе правда надо отдохнуть! Сил набраться, теперь тем более!

– Вот скоро и отосплюсь, – горько улыбнулась я.

И внезапно поняла маму. Она ведь заболела, когда папа её бросил. Ушёл на работу, как всегда, с нежными поцелуями и ласковым «Ненька», а вечером не пришёл. Мама плакала, искала его, больницы обзванивала, морги, полицию. Думала, с ним случилось что-то. Утром пошла к нему в контору, узнать, кто и где видел его в последний раз. И встретила папу на входе в предприятие. Вроде такого же, но уже чужого.

«У меня другая женщина», – сказал он. Я не знаю, как он это сказал, но мне представляется, что холодно и жестоко. Как иначе можно сказать о нелюбви той, которая бежала встречать каждый вечер, теряя от счастья тапочки, и которую ты называл «Ненька»? Я помню мамино лицо в тот день, она пришла за нами в школу, и я подумала, что папа умер… А мама ничего не смогла сказать. Желтая и неживая, она отвезла нас к дедушке с бабушкой. И впервые там было не весело и не вкусно, а сумрачно, тревожно и совсем не так. Взрослые разговоры, слёзы, такси. В этот день моё детство кончилось. Мне было десять.

Папа потом пытался вернуться, но мама уже заболела. Больных надо любить, кохать и жертвовать для них, как для детей, но папа не смог. Как-то внезапно он очерствел сердцем – там где варят борщи.

Я не хочу сходить с ума, – говорила я себе, – я не стану искать утешения в инопланетянах…

Но я чувствовала, как душа мертвеет, кристаллизуется и покрывается инеем. Или солью. Тяжёлая, неповоротливая… И будто бы не моя. Лучше так, а то разорвётся. Одним взрывом от боли и на клочки. Джек всё-таки меня бросил. И в то воскресное утро он прощался. Я чувствовала это. А он знал. И не сказал. Струсил… А я его прикрываю уже третью неделю. Дура!

Трясущимися руками я засунула смартфон в карман мягких домашних брюк. Он оттопырился. Думая, что нет ничего более дурацкого, чем розовый плюш в белых слониках, я вышла на площадку. Захлопнула за собой железное полотно двери, вялая и неживая…

И наткнулась на Джека. Он стоял, засунув руки в карманы, в элегантном тёмном костюме. Самый настоящий! Даже морем пах! И парфюмом.

Я сглотнула от неожиданности и раскрыла рот. А эта наглая рожа, красивенная и бестыжая пуэрториканская рожа, смотрела на меня и скалилась во все белые тридцать два зуба.

– Ну и долго я тебя буду ждать под дверью, балерина? Звоню, звоню… Уже думал взламывать, – сказал он и шагнул ко мне, распахнув объятия.

Не знаю, наверное, генерального директора так встречать не положено, даже если он бывший, но я дико взвизгнула и запрыгнула на Джека, как на дерево, ухватившись за шею руками и тут же обхватив ногами талию. Натуральная обезьянка. Ну и пусть! Вот оно, моё любимое, большое, родное дерево! Смеётся…

– Джек… – вырывалось у меня между поцелуями, которыми я покрывала его лицо, – живой… целый… приехал… Живой… тут…

– Сандра, задушишь! Что со мной станется… Конечно, живой, – начал он смешливо и тут же сорвался на ласковое бормотание: – Соскучился… Боже, как я по тебе соскучился… Сандра… моя…

Где-то из-за спины послышался скрип Таниной двери и Машин голос:

– А он ничего так. Только зачем Саше такой здоровый? Медведь…

Нам было всё равно. Мы целовались.

«Оденься празднично», – сказал Джек и с загадочным видом ушёл ждать меня в машину.

От волнения, не уточнив степень праздничности, я надела на себя вечернее платье, чёрное, струящееся, прямо в пол. Чуть дрожащими пальцами натянула чулки, вступила в замшевые туфли с положенными десятью сантиметрами каблуков.

Во французском языке есть такой забавный оттенок – цвет бедра испуганной нимфы. Глядя на себя в трельяж, я подумала, что сейчас впору добавлять в палитру новый оттенок – цвет лица взволнованного ассистента, влюблённого при том. Глаза горели, громадные, про такие говорят – «на пол-лица», губы краснели после жадных поцелуев Джека, а вот в щеках – ни кровинки. Это, наверное, от того, что я с утра не смогла ничего запихнуть себе в рот, в обед была занята, а вечером – пара печеньиц и Танин чай.

Говорят, желудок шалит от нервов на работе. У моего имелись все основания для бунта. Сегодня, к примеру, пришлось спорить с Батуром на повышенных тонах и разбираться с проверкой из санэпидемстанции. Оказывается, я очень вовремя распорядилась «обустроить» собак и взять на довольствие. Не будь всё это оформлено документально, тип с жадными глазами и папкой в руках мог бы неплохо у нас поживиться. А так – скукота: собаки, и те в порядке; ни тебе крыс на производстве; ни мышей на складах; ни тараканов в столовой; чистота, стерильность, тьфу!

В общем, я принялась поспешно наводить искусственный румянец и красную помаду, чтобы Джек не подумал, что я – девушка обморочная. Сердце ещё не верило в то, что он приехал, и прыгало от радости, устроив ирландские танцы в грудной клетке. Заглянула Дина.

– Ого, сестрёнка! Только что в пижаме, а теперь, как дива! Ты в оперу собралась?

– Не знаю…

Дина обняла меня и вздохнула:

– Ты у меня самая лучшая. Не разменивайся на ерунду.

Я обняла сестру в ответ.

– Ты тоже, вот увидишь, и у тебя всё наладится. Обязательно альбом свой выпустишь…

– Это вряд ли, синтезатор сдох.

– Новый купим. Отложу с нескольких зарплат.

– Ладно, сейчас не обо мне. Беги, Сашка! И если что, шли этого дьявола к чертям. У меня арматурина есть, разгонять, – хмыкнула Дина.