Септимий Север как узурпатор был обязан своим успехом армии. Он получил власть из рук солдат и смог победить, поскольку солдаты захотели его поддержать. Он сам был инициатором собственного утверждения в сенате, а признание и легализация его власти осуществились под военным давлением. С этой точки зрения его позиции были еще гораздо менее прочными, чем позиции Коммода, являвшегося сыном и законным наследником М. Аврелия. Этим объясняются как его старания добиться благоволения сената, так и (после того как ему стало ясно, что он пользуется у сената гораздо меньшей любовью, чем его соперники Нигер и Альбин, а также после того как он успешно убрал с дороги как первого, так и второго) тот жестокий террор, который последовал за его победами и завершился уничтожением самых выдающихся сенаторов. С самого начала ему было совершенно ясно, что его династическая политика, его твердая решимость передать власть собственным детям неизбежно натолкнутся на сопротивление в сенате; это был открытый вызов традициям Антонинов, подобный тому, что позволил себе сенат, борясь с Коммодом, последним из Антонинов, всеми находящимися в его распоряжении средствами. Пока Септимий Север делал вид, что намерен оставить незыблемой систему усыновления, т. е. пока он признавал Альбина как соправителя, сенат сохранял спокойствие. Но как только после поражения Песценния Нигера император разорвал отношения с Альбином и провозгласил соправителем своего сына Каракаллу, началась его открытая борьба с сенатом, завершившаяся лишь тогда, когда сенатская оппозиция была окончательно сломлена. Тот известный факт, что победитель установил террор не только в Риме и Италии, но особенно лютовал именно Б провинциях, где дворянство осмелилось поддерживать его соперников, объясняется не только финансовыми затруднениями императора. Север знал, что провинциальные аристократы, проживающие в крупнейших и богатейших городах, принадлежали к самым преданным сторонникам династии Антонинов и что без сопротивления они не признают форму правления, основанную на отрицании тех принципов, которыми руководствовалась политика просвещенной монархии, поэтому он и старался заставить эту оппозицию замолчать точно так же, как он поступил с оппозицией в Риме и Италии.[164]

Учитывая враждебную позицию сената и большей части знати в провинциях, Север вынужден был делать армии одну уступку за другой. Я имею в виду не денежные выплаты и подарки солдатам провинциальных армий, сделанные в ходе борьбы с его соперниками, не роспуск преторианской гвардии, не введение новой системы рекрутского набора для этих войск или размещение одного легиона вблизи Рима. Все это были меры безопасности, на которые императора толкали вовсе не военные соображения — т. е. не желание иметь под рукой боеспособную армию, чтобы в случае необходимости повести ее против внешних врагов империи, — а необходимость держать в Италии наготове большое количество войсковых соединений, чтобы использовать их как опору своей власти и даже, если понадобится, направить их друг против друга. Άλβάνιοι нужны были для того, чтобы держать в страхе преторианцев; frumentarii, equites singulares и городские когорты были независимыми сильными войсковыми соединениями и на равных соперничали, находясь поблизости друг от друга, чтобы в любой момент вступить в бой, если преторианская гвардия или новый альбанский легион попытаются навязать императору свою волю или захотят сместить его. Важнейшие уступки, которые Север сделал армии, относились к наиболее продолжительным военным реформам из всех тех изменений, которые он ввел. Считать, что он полностью варваризировал офицерский состав, было бы преувеличением: офицеры по-прежнему, как правило, происходили из среды сенаторов и муниципальной аристократии империи. Однако совершенно ясно, что в ряды аристократии все больше и больше проникала солдатская элита, центурионы, которые теперь поголовно, включая их отпрысков, были возведены в сословие всадников. Наделяя простых солдат привилегией ношения золотого кольца, Север подчеркивал свой основной принцип: всякий солдат, если он храбр и верен императору, путем продвижения в центурионы может войти в привилегированные сословия. Но милитаризация высших слоев не означала их непременной варваризации. Центурионы благодаря своей службе в армии были более или менее романизированы; правда, если рассматривать тот состав армии в конце II в., о котором речь шла в главе IV, то можно с определенностью сказать, что у большинства эта романизация была лишь очень поверхностной. Другой мерой, направленной на те же цели, была милитаризация управления, осуществлявшаяся вследствие расширения круга управленческих департаментов, открытых для всадников, а также круга компетенции чиновников из числа всадников. Назначение одного из всадников наместником Месопотамии, включение всадников в число командиров парфянских легионов в Альбане и Месопотамии, повышение роли преторианской префектуры, частая замена проконсулов сенаторских провинций прокураторами, наконец, та роль, которую играли теперь всадники среди comites Augusti, — все перечисленное свидетельствует о том, что Север намеревался открыть простому солдату путь к высшим должностям в имперском управлении.

Совсем другую роль играли значительные уступки военным, неизбежно ослаблявшие их боевой дух и постепенно приведшие к образованию влиятельной военной касты в недрах империи: повышение жалованья, преимущества, предоставляемые ветеранам (освобождение от муниципальных литургий), выделение средств на общественные мероприятия в гарнизонных лагерях, наконец, законодательное признание солдатских браков, значение которого было чрезвычайно велико и которое приводило к постепенному переселению женатых солдат из казарм в саnаЬае. Безусловно, император шел на эти уступки только под давлением обстоятельств. Стоит лишь вспомнить о многочисленных военных мятежах, особенно частых в начале его правления, чтобы представить те трудности, которыми были чреваты усилия Севера по укреплению своего влияния на солдат. Ошибки, подобные позорному· провалу всех попыток в ходе двух парфянских походов взять Атру, объясняются недостатком солдатской дисциплины в европейских легионах и служат доказательством того, что политика Севера наносила ущерб физической и моральной подготовке воинов и диктовалась не свободной волей правителя, а жестокой необходимостью. Его последние слова, обращенные к сыновьям, — «будьте едины, заботьтесь об обогащении солдат, презирайте все остальное», — полностью созвучны всей его политике, даже если он их на самом деле и не произносил (для такого предположения вряд ли есть основания). Несомненно одно: Север был первым императором, который твердо и неприкрыто строил свою власть, опираясь на армию. Хотя многие его предшественники в I в., особенно Домициан, поступали подобным образом, все же после окончания правления Антонинов, когда сенат лишился всякого реального влияния на имперское управление, милитаристская политика Севера представляла собой нечто совершенно новое. То, к чему он стремился, было не военной тиранией, а наследственной военной монархией.[165]