Падение Коммода не было случайным. Многочисленные заговоры показывают, что правящие классы окончательно решили от него избавиться. В этих своих усилиях они опирались на войска провинций. Коммод допустил ту же ошибку, что и Нерон. Он слишком полагался на преторианцев и полицейские отряды столицы и мало уделял внимания своим связям с войсками провинций, которые оказались полностью во власти непосредственных начальников; по большей части это были усердные военачальники, успешно боровшиеся с врагами империи, — сарматами, бриттами и маврами. Неоднократные денежные субсидии и другие льготы, выпадавшие на долю столичного гарнизона, вызывали обиды и ревность провинциальных армий. Как некогда во времена Нерона, они готовы были встать на сторону тех, кто ежедневно ими руководил, и охотно внимали пропаганде против Коммода. Первый военный мятеж, о котором мы знаем очень мало, вспыхнул в Британии. Погасить его императору было нелегко. Коммод прекрасно осознавал грозившую ему опасность, однако то ли ему не хотелось лишать себя столичных развлечений, то ли он опасался бросать Рим на произвол судьбы, но так или иначе он не предпринимал попыток восстановить свой авторитет личными посещениями войск на фронтах. Он предпочитал предоставлять определенные привилегии солдатам и в последний момент прибегнул даже к всеобщему повышению солдатского жалованья. Но все было напрасно. Слухи о его распутстве, непристойном поведении, о его пристрастии к возницам колесниц и гладиаторам — слухи, в распространении которых не последнюю роль играли, вероятно, офицеры, — дали возможность командирам важнейших контингентов — Британии, Паннонии и Сирии — подготовить войска к участию в провозглашении нового императора из рядов военных. Нам неизвестно, составили ли военачальники вместе со своими приспешниками в Риме, офицерами и товарищами настоящий заговор, но армия совершенно определенно созрела для военной революции. События в Риме ускорили ее начало. Лишь по чистой случайности один из многих придворных заговоров, в котором столичная солдатня никакого участия не принимала, достиг своей цели, и заговорщикам удалось убить императора. В угоду преторианцам последователь Коммода был избран не из числа представителей провинций, а непосредственно в Риме; им стал строгий военачальник и влиятельный сенатор П. Гельвий Пертинакс. Правление его было недолгим. Он не был кандидатом преторианцев, и они постарались избавиться от него так скоро, как только смогли. Поскольку собственного кандидата у них не было, они предложили первого попавшегося; им оказался человек, более всего изъявлявший покорность, Дидий Юлиан. Императорское достоинство было позорнейшим образом пущено с молотка, и это вызвало в войсках провинций бурю негодования. Одна за другой каждая армия провозгласила императором своего предводителя. Л. Септимий Север в Паннонии, Г. Песценний Нигер в Сирии, Д. Клодий Альбин в Британии возложили на себя пурпур.

Здесь не место описывать подробности борьбы за императорскую власть, начавшуюся с убийства Пертинакса и восшествия на трон Дидия Юлиана. Следует, однако, подчеркнуть, что эта борьба была более упорной и ожесточенной, чем битва за трон после смерти Нерона. Природа борьбы была политической, и в ходе ее каждая армия пыталась посадить на трон своего предводителя. Сепаратистских устремлений не отмечалось. На деле же каждая из трех армий, набиравших солдат в трех основных частях империи, — кельтско-римская армия Альбина, иллирико-фракийская армия Севера и азиатско(сирийско-азиатская) — египетская армия Нигера, — имела свой особый характер и питала свои особые надежды. Ожесточенность, отмечавшаяся в ходе этой борьбы, обнаруживала противоречия между армиями и позволяла предвидеть их естественное следствие — разделение империи на кельтско-германскую, славянскую и восточную части. Другим важным сопутствующим явлением войн претендентов оказалась ставшая очевидной безнадежная слабость Италии. Преторианцы, некогда столь храбро сражавшиеся за Отона, теперь были не в состоянии, да и не хотели отдавать жизнь за своего кандидата, кем бы он ни был. Они покорились войскам провинций, прося у них пощады. Далее важно отметить, что после смерти Коммода в войны была втянута не только Италия. Войны распространились по всей империи и полностью разорили самые цветущие ее области — Галлию и Малую Азию, экономически наиболее высокоразвитые, самые доходные провинции. Но в конце концов, не было ничего случайного в том, что именно свободные крестьяне Германии, Фракии и Иллирии, населявшие самые молодые римские провинции, одержали окончательную победу. Они оказались более сильной и надежной опорой своим военачальникам, нежели галльские арендаторы или крепостные и свободные крестьяне Азии и Египта.[162]

Правление Септимия Севера, его восточной жены и наполовину восточных детей имело важное значение для истории Римской империи. Взгляды на его характер и его историческое значение расходятся. Крупнейшие историки придерживаются мнения, что Септимий Север был первым, кто порвал с традициями и политикой Антонинов и встал на путь всесторонней варваризации Римской империи. Согласно мнению других историков, Септимий Север был «патриотом и в то же время дальновидным правителем, который стремился распространить культуру и материальные преимущества Италии и старых провинций на приграничные области империи». Оба взгляда содержат крупицу истины. Правление Септимия Севера и его непосредственных преемников явилось последней стадией того развития, начало которому положили Антонины, и первым шагом на пути к новому положению вещей, после страшного опыта второй половины III в. завершившемуся полной реорганизацией римского государства по восточному образцу. Теперь обратимся к фактам.[163]