Однако было бы ошибкой видеть в Севере основателя восточной военной деспотии. Его военная монархия была по сути своей не восточной, а римской. Север полностью милитаризировал принципат Августа; правитель Рима был теперь в первую очередь imperator'ом, генералиссимусом римской армии, но по-прежнему оставался верховным чиновником Римской империи, а армия, как и прежде, была гражданской армией Рима. Несмотря на то что центр тяжести империи теперь в равной мере распределился по всем римским провинциям и что приоритетное положение итальянской метрополии, которое Траяну еще удавалось сохранять, а Адриану — не отрицать публично, теперь было навсегда ей утрачено, все же это не означало внезапного отрыва от прошлого. Все это было результатом нормального поступательного процесса, начало которому положили гражданские войны и которому шаг за шагом способствовали все римские императоры. Север активно вмешался в этот процесс, провинциализировав армию и открыв значительному числу провинциалов доступ к руководящим должностям в управлении государством. По сути дела, он лишь сделал выводы из той политики, которую уже давно сформировали правители империи. Назвать эту политику сокрушительной никак нельзя. Ее разрушающее действие было заложено не в демократизации армии, а в милитаризации принципата, а милитаризация на деле явилась необходимым следствием узурпаторского характера правления и основания наследственной монархии.

Север, следовательно, действовал в высшей степени логично, подчеркивая свое глубокое почтение к просвещенной монархии Антонинов. Он хотел, чтобы его признали законным наследником Коммода, поэтому очень скоро перестал акцентировать внимание публики на своей роли мстителя сенатскому императору Пертинаксу. Выдавая себя за брата Коммода, которого превозносил как divi, превратившись с помощью подлога в приемного сына М. Аврелия, Север прекрасно понимал, что эти грубые несообразности никого не могут ввести в заблуждение. Он добивался этим только одного: показать свое почтение последнему великому императору и подчеркнуть свое благое намерение продолжать его политику. К этому добавлялась, разумеется, настоятельная необходимость узаконить свое положение, завоеванное путем узурпации. Сенат лишился права законодательного утверждения власти императора, но ведь титул императора зависел не от одного только senatus consultum, в первую очередь он основывался на культе императора, а этот культ, по истечении целого столетия мирного развития, теперь был тесно связан с именем и традициями Антонинов. Поэтому неудивительно, что Север хотел, чтобы его считали сыном божественного Марка, и именно с таким намерением он велел установить свой портрет в храмах провинциальных городов и в святилищах легионеров. Неудивительно и то, что он разрешил своим сыновьям взять имя Антонина, чтобы у них была возможность унаследовать вместе с именем и его славу. Никогда прежде, за исключением времени правления Калигулы и Домициана, личный и династический характер культа императора не был выражен так явственно. Знаменательно, что в диадемах муниципальных flamines бюсты капитолийской триады были заменены бюстами Севера и обоих его сыновей, новых Антонинов.[166]

Нельзя не признать, что политика Севера в некотором отношении действительно была прямым продолжением политики Адриана и Антонинов. Законодательство империи, как известно, никогда не было столь гуманным, как во времена Севера. Великие юристы того времени — Папиниан, Ульпиан и Павел — имели возможность беспрепятственно развивать свои излюбленные гуманистические рассуждения о равном праве для всех и о долге защищать жизнь человека как таковую, жизнь слабых и бедняков в особенности. На пороге великого социального переворота, который расчищал путь милитаризации империи, римское право еще раз выказало себя в своем невиданном блеске и благородной силе. Подробно останавливаться на этих слишком известных фактах нет необходимости.[167] Между тем либеральная социальная политика Севера в первую очередь была, несомненно, направлена на укрепление его собственной власти, а также власти его династии. Как и Коммод, он решил опираться на те классы, которые поставляли ему солдат при рекрутском наборе; отсюда — либеральное законодательство и меры по защите крестьян и городского пролетариата от господствующих классов и имперских властей. Alimenta, которые отменил Коммод, были введены снова. В Африке Север продолжил политику Флавиев, Траяна и Адриана. Не случайно сохранившаяся копия lex Manciana относится, по-видимому, к временам Севера, так же как и аrа legis Hadrianae. Септимий Север определенно хотел увеличить в своих владениях число свободных сельских собственников и жестко настаивал на том, чтобы крупные арендаторы и прокураторы соблюдали установления его предшественников. После того как в Египте преследование сторонников Песценния Нигера подорвало экономическое благосостояние страны и увеличило число беженцев из деревень, император выступил по поводу результатов очередной переписи с особым обращением, в котором призвал крестьян вернуться на свои поля и в свои деревни. Это обращение положено в основу эдикта наместника Субатиана Аквилы. Ссылку на эти документы мы находим, например, в прошении крестьян деревни Soknopaiu Hesos в Фаюме. Некие богачи, против которых было направлено это прошение, воспользовались отсутствием крестьян и захватили возделываемые ими земли: «Повелители наши, божественные, непобедимые императоры Север и Антонин, озаряя свою страну Египет милостью своего присутствия, помимо многочисленных других благодеяний высказали также пожелание, чтобы все, кто укрылся на чужбине, вернулись в свои родные места и чтобы насилию и беззаконию был положен конец».[168]