помосту, не очень умело обращался с Янковским. Тот потом спрашивает, наклонив голову: „Петь, что у меня там?“ — „Олег, у тебя вся голова в шишках“. — „Ну, — говорит, — безумный“. И все. Никогда ни одного слова неудовольствия, все мягко, умно, доброжелательно. В его присутствии я чувствовал, как играю — в каком месте превознесся, где, наоборот, поскромничал».

Сколько раз Янковский и Абдулов сходились в кино, чтобы показать вроде бы идеальные «противоположности», а на деле смотрелись друг в друга, как в зеркало, потому что их характеры перекликались и переплетались. В «Царе» же у одного из них возник настоящий, чистый, цельный антипод. Может, потому, что, как человек, Янковский, верно и покорно следовавший своей судьбе, достиг того состояния, когда неоднозначное отпало, обнажив строгость, стройность и простоту «замысла», когда все, что можно сказать о человеке, укладывается в несколько слов.

Петр Мамонов:

«Каждое утро, собираясь на съемку, я радовался, что опять увижу Олега Ивановича. И не знал о его болезни — он не показывал своего состояния. Улыбка. Спокойствие. Любовь».

Взять в гардеробе пальто…

В духе своего всегдашнего «конформизма» Янковский следил за собственным здоровьем и советовал друзьям есть побольше рукколы, пить на ночь немножко «височки» и ложиться спать в одиннадцать. С сожалением смотрел на тех, кто по неразумности рисковал лишиться вышеописанных радостей прежде времени.

Татьяна Друбич:

«Янковский виделся в будущем красивым, породистым старым человеком, патриархом. Как Шон Коннери или Роберт Де Ниро. И то, что произошло, оказалось настолько неожиданным… Это ужасно, что и Олег Иванович, и Саша ушли рано. Абдулов растрачивал себя, десятикратно по сравнению с тем, что можно выдержать. Хотя, возможно, вдохновлялся от человеческих трат своих. Очень живой был и, думаю, в старости оставался бы молодым. И как раз в последние свои годы он из привычного всем Саши серьезно превращался в Абдулова-режиссера».

Ирина Алферова:

«Он стал хорошим режиссером — я играла у него в антрепризном спектакле — говорил актерам правильные вещи. Ему столько было дано от природы — талант, силы — и многое накопилось в нем, мощно проявившись в последние годы».

Ирина Каверзина:

«Невозможно было представить Сашу жаловавшимся на что-то. Был период, когда у него страшно отекали ноги. Но вспоминала я об этом, только если у Саши в гостях случайно видела его обутым в матерчатые тапочки, разрезанные поверху у ступней. А потом забывала. Он не пытался присесть-прилечь и передвигался по-прежнему быстро, как-то втискивая ноги в обычную обувь и снимаясь или репетируя с полной самоотдачей».

Сергей Соловьев:

«Я услышал, что у Абдулова как будто онкология, и позвонил ему: „Саня, что за хреновина? Сказали, ты болеешь“. — „Ты что!“ После каждого курса лечения, когда уже можно было взять в гардеробе пальто, он уверял, что здоров и проживет две тысячи лет… Потом заболел Олег, я спросил его: „Что за фиговину про тебя говорят?“ И он спокойно ответил: „Ну, да, нехороший диагноз“. — „А что делать?“ — „Бороться“».

Вполне возможно, что еще до всяких плохих диагнозов и «височки» с рукколой «конформистские» радости Янковского — приятельство с врачами, стремление к спокойному быту — да и бурная жизнь Абдулова существовали для отвода глаз. Чьих? Судьбы, хотя бы на время. И людей.

Роман Балаян:

«Отмечали восемь месяцев Сашиной дочери, на даче собрались гости, я тоже приехал. Саня был в ударе, правда, волосы поблекли, он похудел — но энергия из него била все та же. Рассказал о недоснятом им фильме. А через месяц его не стало…

Спустя год с чем-то, вскоре после дня рождения Олега, я приехал к нему. Люда была как-то избыточно весела — я почувствовал, что она изо всех сил пытается Олега отвлечь. Потом узнал: врачи сказали ей, что у него осталось мало времени».

Сергей Гармаш:

«Месяца за три до ухода Янковского мы с Леонидом Ярмольником приехали к нему в гости. Поначалу я боялся, что в моем взгляде будет заметно сострадание, но Олег Иванович повел себя так, что тема его болезни исчезла. Ребята, словно говорил он нам, не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы беседовали, пили коньяк… Он был прекрасным, этот вечер, он не был грустным — вечер, срежиссированный Янковским».

Его последние месяцы были овеяны ожидавшимися премьерами «Анны Карениной» и «Царя», до них Олег Иванович так и не дожил, но результат своей работы предвидел. А у Абдулова его прощальные здешние «гастроли» прошли под знаком семьи, к которой он, будучи уже в тяжелом состоянии, все-таки отпросился из больницы встречать Новый год. Из двух друзей он покинул этот мир первым, а спустя год с небольшим не стало и второго.

Татьяна Друбич:

«Каждый прошел свой путь. Два невероятных типа таланта в их совершенстве, в самой высокой точке. И никто из них не сказал другому, по-моему, ни слова серьезного — все какие-то подколки, бесконечный театр».

Сергей Соловьев:

«У обоих была такая шутка, пластически замечательно сделанная. Если один спрашивал, как он сыграл, другой отвечал что-нибудь из серии: „Что ты мучаешься? Ты артистик-то вот такусенький — показывал кончик пальца — а шуму-то, шуму!“».

Сейчас тихо. И грустно.

Женя

«Нежный хулиган»

…На привокзальной площади провинциального города крепкий, представительный мужчина принялся командовать хорошо поставленным голосом: «Так, автобусы перегоняем сюда! Граждане, не толпимся, переносим вещи!» Незнакомец говорил уверенно и выглядел начальником, поэтому люди бросились выполнять указания — не подозревая, что участвуют в спектакле режиссера-самозванца. Живи он сейчас и будь в расцвете сил, выступал бы на эстраде со скетчами — острыми, «с перцем», с гэгами, — которые сочинял бы на глазах у публики, затмив любой «камеди клаб».

Картина вторая. В комнате звучала с пластинки классическая симфония, а большой, полный человек дирижировал. Нот он не знал, «вел» невидимый оркестр как чувствовал, но вполне точно. А еще сонаты Бетховена подбирал на пианино по слуху. Повернись его судьба по-иному, стал бы профессиональным музыкантом.

Но трепетный поклонник музыки и виртуозный комик-импровизатор — а это был один и тот же человек — дождался от судьбы «лишь» того, что стал Бывалым.

К музыке «на протырку»