Всю жизнь она опасалась приносить людям дурные вести. Заболела ли бабушка, побили ли камнем соседскую собаку, потеряла ли она ключи от квартиры — она каждый раз, когда приходилось сообщать об этом тому, для кого дурная новость предназначалась, чувствовала себя неуютно, словно это она повинна в том, что бабушка заболела, собаку избили, а ключи она сама выбросила по дороге домой, а не выронила случайно.

Вот и сейчас, с самого утра куря сигарету за сигаретой, она собиралась с силами и мыслями, чтобы сказать Лисину: «Парень, твое дело швах. Теперь у тебя нет даже косвенных доказательств своей правоты». Она сделала все, о чем он просил. Женя успокаивала себя в том, что поступила где-то даже нехорошо, укрыв от прокуратуры, завершившей следствие, сам факт своей поездки. Наверное, стоило сообщить об этом следователю, ведшему дело, и ехать туда с ним и понятыми… Словом, она выполнила его просьбу, и винить себя ей не в чем.

Но когда он вошел, она снова почувствовала, как внутри ее точит подлый, неразборчивый в выборе причин червячок вины.

Он сел и стал внимательно смотреть ей в глаза.

— Игорь, я была там…

— Здравствуй, Женя.

О, ей бы его невозмутимость!..

— Здравствуй, Игорь, так вот, я была там.

— У почтовых ящиков?

— Да.

— И что?

— За ними ничего нет.

— Не может быть такого.

Она вспыхнула:

— Доски, которыми ящики крепятся к стене, были оторваны! Я взялась за них руками, дернула и грохнулась о пол! Кто-то вынимал конструкцию до меня, понимаешь!

— А не было ли на полу доказательств того, что доски выдирали незадолго до твоего прихода?

Женя покраснела.

— Я подумала об этом, уже сидя на полу.

Он улыбнулся. Похлопав ресницами, девушка вгляделась в прищуренный взгляд Лисина.

Потом веселье его куда-то исчезло, он вздохнул и вытянул из пачки, лежащей на столе, сигарету.

— Сначала я очень огорчился оттого, что твой редактор прислал женщину. Мне бы хотелось, чтобы моим собеседником оказался непременно мужчина. Когда я писал письмо, мне почему-то не пришло в голову, что журналистом может быть как мужчина, так и женщина…. Но потом, после нашей первой встречи, я вдруг успокоился. Сначала успокоился. А потом потерял покой. Будучи уверенным в том, что эта тяга к тебе последствия трехмесячного одиночества и что дыхание при виде тебя спирает лишь потому, что ты молода, до неприличия красива и сексуальна, я часами раздумывал над тем, как перестроить разговор. Мне по-прежнему нужен был мужчина. Человек с сильными руками, могущий себя защитить, быстро и правильно думающий… И вскоре я понял, что занимаюсь пустой тратой времени… Пришла ты, и все изменилось. И даже если у меня ничего не получится… мне страшно думать об этом, мне боязно даже смотреть в этом направлении… но все-таки, если у меня ничего не получится и меня вычеркнут из списков живущих на этой планете, у меня останется кое-что, что будет хранить меня и на этом свете, и на том, наверное…

Женя слушала его и не замечала, что рука ее уже давно сжимает ладонь Лисина, что глаза ее не отрываясь смотрят на тонкие губы Лисина и что она слышит, как бьется его сердце…

— Теперь у меня есть ты. Смешно, наверное, слышать меня… Пошлостью отдает. Признания уезжающего в мир теней грешника…

— Игорь…

— Нет-нет, я знаю, что меня слушать забавно. Потенциальный смертник говорит вещи, которые мог бы сказать гораздо раньше и при других обстоятельствах, но почему-то не говорил.

— Но мы не могли встретиться раньше.

— От этого картина приобретает еще более юмористический характер. И мне невозможно сейчас объяснить, как близка стала ты мне за эти пять дней… Ты имеешь полное право мне не верить, и будь я твоей подружкой, я наверняка бы посоветовал тебе забыть все то, что говорит псих за решеткой. Но… у меня есть твоя фотография, и потому даже далеко от тебя я смогу говорить с тобой… — Он тряхнул головой, и волосы его рассыпались. — Ладно, я не хочу тратить твое время на выслушивание этих признаний. Ты не возражаешь мне только из соображений врожденной порядочности, из понимания того, что меня ждет в ближайшее время. Все женщины по природе своей немного мироносицы… А потому перейдем к делу…

Она готова была закричать «Не смей!», она хотела по-девичьи разрыдаться над собой, обиженной. Как объяснить ему, что они биты одной палкой? Он уверен в том, что она принимает его признания лишь из чувства сострадания, а она не может закричать «люблю» только потому, что он уверится в своей правоте еще пуще, и сострадание, в котором уверен, сострадание, а не любовь ее, примет и вовсе за цинизм. Они встретились не в том месте и не в лучшее для них время, и Женя не знала, что делать…

— Папки нет, значит, нет и доказательств правдивости моей истории. В следующий раз, когда ты увидишь меня, я буду сидеть за решеткой в зале суда. Это случится, конечно, в том случае, если ты придешь. Однако у меня осталось не так много времени, а я собираюсь рассказать тебе, что случилось со мной три месяца назад.

Все началось сравнительно недавно, если вести отсчет не от сегодняшнего дня, а от момента убийства Коломийца.

«Эффект бабочки». Ты наверняка знаешь, что это такое. Способна ли бабочка, взмахнув крылышками в Восточном полушарии, вызвать ураган в Западном? Да, говорят ученые, такое возможно. Мы всегда считали, что большие последствия способны вызывать лишь большие причины, а маленькие следствия, соответственно, малые. Но это была ошибка. Я долго думал над тем, кому могла понадобиться моя компания. «Энимал-фуд»? «Джейсон бразерс»? Я вспомнил о бабочке и уже здесь, на исходе третьего месяца заточения, понял, что все, что мне казалось откровением, на самом деле является ложью.

Мою компанию никто не хотел украсть. Мой бизнес никому не был нужен. И кружево потрясших меня событий не что иное, как отвлекающий маневр. Я догадался об этом, когда вместе со Стариком искал кабинет, в который могла зайти поднявшаяся в офис в нерабочий день Тая. Только один из моих сотрудников причастен к моим несчастьям. И догадался я об этом слишком поздно.

Идея завладеть всем, что я имею, вынашивалась, как я понимаю, давно. Но начать мероприятия по отъятию моего капитала эти трое смогли лишь после того, как я сам разрешил им это сделать.

— Ты? — прошептала Женя.

— Именно. Зайдя слишком далеко в своем желании подавить моббинг, я передал в руки негодяев карт-бланш. Так возникла схема учений, согласно которой одна часть сотрудников компании якобы передает коммерческую тайну на сторону, а вторая с этим борется. Мне нужно было иметь свежий рассудок, чтобы понять, что жвачки на задней панели телевизора — часть этих учений. Какой разумный вор будет действовать так глупо? Однако это был единственный способ передачи информации, и он был реализован. К делу даже был подключен, чтобы создать для меня видимость массового моббинга, детектив Гейфингер. На тот случай, если я вдруг что-то заподозрю. Им нужен был контакт за стенами «Глобал», дабы уверить меня в правдивости истории. Сидеть на двух стульях одновременно невозможно, поэтому я должен был или думать о бумагах в сейфе, или сохранять компанию. Но все вокруг меня было сплетено таким образом, чтобы я спасал «Глобал». И, пока я это делал, они утянули у меня второй стул. Тот самый, из-за которого они все и затевали. Не понимая, какую роль во всем этом играет, и даже не догадываясь о том, что вместе с согласием на сбор информации подписывает себе заочно смертный приговор, Гейфингер приходил в офис, собирал информацию и уносил к себе.