Черт возьми , пронеслось в ее голове, кто тут заведует этим хозяйством?

— Ты, милая, не колечко ли золотое туда обронила? — послышалось сзади.

Обернувшись, Женя увидела, как по лестнице, почти касаясь ступеней фирменным пакетом с надписью «Эльдорадо», шагает древняя старушка.

— Книжку записную, бабушка, — раздосадованная тем, что ее застали врасплох и напугали, огрызнулась девушка.

— Что-то вы цельный день что-то теряете, теряете… То ящики рвете, то в шахты заглядываете. Сдурели, прости господи…

— Ты, мать, иди, куда шла, не твое это дело.

— И ходють, и ходють… — ныла старуха, проходя мимо.

— Где лифтеры ваши обитают, скажите лучше!

— Во втором подъезде они обитают, когда тверезые, — донеслось сверху.

— А когда не тверезые?

— Тогда они обитать можуть где угодно…

Спустившись вниз, Женя вышла из подъезда и направилась к соседнему крыльцу.

Лифтеры были, видимо, тверезые. Потому что одного из них, нетвердо сидящего на стуле, она обнаружила сразу. Он смотрел в экран переносного телевизора «Шилялис» с морковкой в руке, и в какой-то момент Жене показалось, что он неживой. В кондейке витал заплесневелый запах прокисшего сыра, дешевого алкоголя и дешевого курева. Когда она постучала кулаком в стол, как в дверь, лифтер перевел взгляд с экрана на гостью.

— Вы лифтер? — усомнилась Женя.

Мужик посмотрел на нее тусклым взглядом, сплюнул в урну, откусил от морковки острие, молча распахнул ящик стола, вынул какую-то книгу и шмякнул ею о стол перед журналисткой.

Женя прочитала: «Книга жалоб и предложений». Машинально открыла на середине, там оказалась последняя запись от прошлого года: «Убивать таких лифтеров надо. На месте. Без суда и следствия. Д.ю. н. Пращинский, кв. 22».

— Что ж вы так с профессурой?

Он хрумкал морковью и умирал от тоски. Ему хотелось выпить. Это было очевидно.

— Я в шахту лифта папку уронила.

— Поздравляю.

— Вы, верно, неправильно поняли меня. Я пришла не похвастаться, а узнать, как мы с вами будем ее извлекать на свет божий.

— Мы с вами — вы сказали?

— Я не буду возражать, если вы сделаете это в одиночестве.

— А что за папка?

— Зачем это нужно знать человеку, который питается морковью?

Он отвернулся.

Женя стояла, слушала его и слушала то, что происходит за ее спиной. А за спиной была тишина.

— Ты сейчас пойдешь и достанешь мне эту чертову папку, — процедила она сквозь зубы.

— А ты меня заставь.

Секунду Женя смотрела на лежащий на столе нож, а потом вдруг вынула из кармана костюма оказавшуюся там пятисотенную и, похрустев ею, стала укладывать в вынутый из сумки кошелек.

— Пойду-ка я поищу дворника или слесаря.

— Это что сейчас было?

— Это была купюра.

— Сто или пятьсот?

— Сиди и жри свою морковь. Я обяжу слесаря принести тебе целую коробку из овощного.

— Подожди, подожди, так дела не делаются! Я ведь не обязан доставать всякие вещи, как вы понимаете… Случай не экстренный… Пятьсот — нет проблем, двигаем, — он дотянулся до щитка и опустил вниз ручку рубильника. — Это экстренный случай.

В подъезде раздался электрический стон, и все затихло.

Когда он открывал низкую дверь, ведущую в лифтовую шахту, над головой Жени раздался разъяренный вопль:

— Да вызовет кто этого долбаного лифтера или нет?

Кто-то сидел в лифтовой кабине, застигнутый лифтером врасплох. Женя сунула голову за порог двери и стала смотреть, как ее помощник, шаря лучом фонаря по полу, топтался на месте и кряхтел.

— А когда уронила? — донеслось до нее.

— Пять минут назад.

— А ты точно в щель уронила? И роняла ли вообще? Может, ты в трусики сунула, а после и запамятовала? От меня такая же ушла, рассеянная…

Женя переступила порог, вырвала из рук лифтера фонарь и стала водить лучом по полу. Там было все — окурки, сотни фантиков, пустые пачки из-под сигарет… там было все. Папки не было.

— А она не могла куда завалиться? — спросила она.

— Здесь же не катакомбы, милая, здесь шахта! Я бы хотел спросить насчет оплаты за неурочный труд…

Сунув ему пятьсот, Женя шагнула из шахты в подъезд и сразу почувствовала себя нехорошо.

Перед ней стояли два мужика в костюмах и не сводили глаз с ее рук. Она хотела пройти мимо, но один из них схватил девушку за локоть и остановил.

— Евгения, журналистка? — спросил он, сильно щурясь.

Решив дождаться, что будет дальше, она молчала и смотрела в стену между ними.

— Евгения, спрашиваю, журналистка?

Не дождавшись ответа, этот мужчина, чересчур уж дерганый какой-то, взял ее за рукав пиджака и гаркнул прямо в лицо:

— Не надо прикидываться глухонемой!

— Вообще-то я прикинулась мертвой, но разве вас проведешь.

Они молча развернулись и повели ее наверх. Женя чувствовала, как это унизительно, если тебя ведут за руку, как шкодницу, но протестовать пока не решалась. В конце концов, они ведут ее на свет, а не в подвал.

Когда они вышли на первый этаж, тот, что постарше, поспокойнее, вынул из кармана удостоверение и представился:

— Старший следователь по особо важным делам прокуратуры Центрального округа Рысин. А вы, кажется, Евгения, журналистка?

— Зачем повторять это три раза, если уже давно понятно, что я и Евгения, и журналистка? Что вам нужно?

— Женя, давайте я буду задавать вопросы. Что вы тут делали?

— Я уронила в шахту папку.

— Какую папку?

— Это вас не касается.

— Это касается не меня, правильно. Это касается уголовного дела, которое я передал недавно в суд. Зачем вас сюда направил Лисин?

Утверждать, что она не знает Лисина, было глупо. Проверяется это в течение пяти минут.

— Вряд ли папка, которую я ищу, может быть важна для материалов суда…

— Это не вам решать. Женя, лучше сотрудничать, чем враждовать. Я понимаю — свобода слова, все такое… Но даже в свете полной свободы слова и дела вы не туда нос суете. Что за папка?

— Моя папка. С рабочими документами.

— Значит, вы говорите, что вы ехали в лифте, у вас с собою была папка, и когда вы выходили из лифта, папка выпала из ваших рук и упала в шахту?

— Я сказала всего лишь — «моя папка».

— Женя, но то, что я сказал, — правильно? Или вы видите еще какой-то вариант падения папки в шахту лифта?