— Я изыму эти распечатки, — дернув щекой, пообещал следователь.

— Давай, — похвалила Женя, думая уже быстро и расчетливо. — И сразу станет непонятно, как это следователь расследование закончил, а вещдоки изымать продолжает.

— Это не твоя забота, как я их изыму, — грубовато отрезал Рысин.

— И еще одно. Лисин доверяет, кажется, только мне. Если нам нужна папка, то нужно и шестое свидание.

— Я организую это, девочка, но меня, в свою очередь, тоже кое-что смущает… Я понимаю, ты — единственное, что сейчас у нас есть… Но как мне думать, что Лисин тебе доверяет, если посылает за папкой, заведомо зная, что в шахте лифта ее нет и быть не могло?

До Жени дошел не тот смысл этого вопроса, что плавал на поверхности, а тот, что был под водой.

— Я вот что тебе скажу, дружок… — чуть охрипшим голосом проговорила она. — Я же понимаю, что весь этот разговор в подъезде только для того, чтобы понять, есть у меня папка или нет, знаю я что лишнее или не знаю… Ты мог бы отвезти меня в кафе и поговорить там за бокалом вина, но не хочешь со мной светиться. Отсюда вывод: ты по-прежнему соображаешь, прирезать меня, как Таю Мискареву, сейчас или сделать это чуть позже. Ты считаешь меня дурочкой? Я вот что думаю… Охранник в тюрьме слышал наш с Лисиным разговор. Бабка нас видела, и не раз. Лифтер опознает и меня, и вас… Вы так влипли в дерьмо, товарищи, что помимо меня вам тогда придется резать и всех перечисленных. Но это будет уже не кража, а геноцид какой-то… Это сейчас ты рулишь темой, а что будет, когда станет ясно, что убийства так или иначе сопряженных с событиями лиц продолжаются? Не это ли алиби для Лисина? Так что не спеши меня резать, Рысин… так, кажется? Рысин? Твое быстрое соображение — это страховка, о которой я говорила.

— А ты умная девочка… — согласился следователь.

— С вами, уродами, научишься ухо востро держать. Итак, мне нужна шестая встреча. Завтра в одиннадцать. — Вспомнив о чем-то, журналистка побледнела. — И не вздумай больше пасти меня! Самой мне с содержимым папки не справиться, и если она окажется у меня, то ваше присутствие облегчит мне труд искать людей для снятия капитала со счета… Других таких подонков мне придется искать долго, а в Анталью не терпится. Так что мы очень, очень… очень нужны друг другу… Адью, мальчики.

Хлопнув дверью, Женя, едва держась на ногах, добралась до машины.

Ватные ноги она заносила в салон уже руками.

Два или три часа она кружила по городу, смотрела в зеркала, пытаясь увидеть одну и ту же машину дважды. Но бывшие дружки Старика, по-видимому, решили оставить ее в покое и дать возможность накопить сил для завтрашней встречи с Лисиным.

— …И я поехала в «Глобал». Я не верила Рысину, я была уверена в том, что я не вижу их за своей спиной только потому, что они очень хорошо умеют прятаться… По дороге я позвонила Боше, сказала, чтобы тот срочно связался с тестем Трекалова, и когда я приехала в «Глобал», на крыльце меня уже встречали двое белобрысых, очень похожих на прохожих людей в штатском. Мы вместе зашли в холл, подошли к зеркальным дверям, и я попросила охранника впустить меня в их комнату… Мальчик в голубой рубашке и синих брюках, перепуганный сиянием удостоверений, отворил нам дверь, и я тут же пошла к стенду, о котором ты мне шептал на ухо… Люди от тестя Трекалова вынули твою папку из-за стенда с планом учения… Она сейчас у них, Игорь… — переведя дыхание, Женя посмотрела на лишенный двери проем. — Я чуть не описалась от страха, Игорь…

И она заплакала.

Лисин перегнулся через стол и прижал к груди ее голову.

— Этот Рысин со своим дружком уже у них… Я не знаю, что там говорят, но слышала в коридоре, как какой-то дядька в сером костюме велел перевезти тебя в Лефортово и поместить в одиночку до конца разбирательств… Разбирательств, понимаешь… А потом, уже вечером, когда меня закончили допрашивать, я видела Рысина. Он шел по коридору в наручниках, и он плакал, как дитя. Я не думала, что мужчина способен так плакать…

— Ты сделала копию с диктофонной записи?

Вспомнив, она вскинулась и тут же перестала плакать.

— Господи, ты не представляешь, что я пережила там, у входа в шахту лифта! Они ворошили мою сумочку, перебирали в руках телефон, помаду, диктофон, прокладки… А я все стояла и думала: один из них «важняк», второй — начальник уголовного розыска, то есть самый умный сыщик в районе. Я стояла, и меня давило: «Вот сейчас ты возьмешь, гад такой, диктофон, посмотришь и увидишь, что он включен…» И когда этого не случилось, я даже немного огорчилась.

— Когда их взяли, ты знаешь? — трогая кончиками пальцев щеку девушки, тихо спросил Лисин.

— Их взяли у твоего почтового ящика. Рысин стоял, держал в руке распечатку с телефонными разговорами и уже подносил к краешку листа зажигалку… не по письменному указанию генпрокурора, как всем сразу показалось… Тут-то их и взяли. Игорь… они собираются пересматривать твое дело… но…

— Что — но? — насторожился он.

— «Федералов» очень заинтересовали твои девяносто семь миллионов долларов в «Бэнк оф Нью-Йорк». Они не могут понять, как ты переводил из России такие суммы. Тот, в сером, почесал затылок и сказал — я слышала: «Один стабилизационный фонд туда увозит, другой личный… Это мода у них сейчас такая»… В общем… как бы худа не вышло.

— Ничего не выйдет.

— Это как так?

— Деньги со счета своей российской компании я перечислял на счет зарубежной компании на Кипре в качестве выполнения договорных обязательств и в виде оплаты за доставленное сырье. Никто никогда не узнает, что это моя компания, кто им позволит на Кипре бумаги листать? А уже с Кипра деньги уходили в Нью-Йорк, что кипрским законодательством вовсе не запрещено. Единственное, что мне могут впарить, это дружбу с Ходорковским и Березовским…

— А ты с ними знаком?

— Понятно, что нет. Но прокуратуре это доказать — раз плюнуть. Этого явно не тянет на пожизненное…

Она целовала его лицо, стараясь делать это так, чтобы надзиратель (уже новый, старый куда-то пропал) не слышал ни звука.

— Я все думаю, Игорь… Я сейчас убеждаюсь в том, что ты оказался прав… Но тогда я терзала себя мыслью — «он шепчет мне в ухо сумасшедшие вещи… он заплутал… он придумывает, чтобы спастись, и это уже не ложь, потому что он болен…» Как ты понял, что они пойдут за мной? — Ты решил их проверить уже тогда, в первую нашу встречу?

Некоторое время он сидел неподвижно, а потом медленно поднял на нее глаза с красными прожилками.

— И не только их…

Ему хотелось встать и обнять эту девушку так, чтобы она зашлась в испуге, осыпать лицо ее поцелуями, а там… как бог решит.

И понимание того, что это если и произойдет, то очень не скоро, подогревало его чувства и заставляло верить.

— Им нужна была моя папка. Я вырвал ее из рук Старика в тот момент, когда они уже готовились умертвить меня. Этот вызов к месту на Кутузовском, где я проколол шину, — это была повестка в ад… папка была их целью, и когда цель от них ушла, они пришли в ярость и стали слабее. Они шли к этой папке очень долго. Люди умирали, и большая часть из них не понимала, почему такое происходит. Уже здесь, в тюрьме, что только они со мной ни делали, чтобы заполучить ее… Надевание мне на голову противогаза времен Великой Отечественной и пуск в шланг перцового газа из баллончика было просто невинной забавой по отношению к остальному… Им нужна была папка, и я сам подсказал им, как ее получить. Я попросил интервью с журналистом, и они тут же сообразили, что я попробую вытащить себя через него. О папке я не мог не упомянуть в своем рассказе, и все то время, что ты была здесь, их человек стоял и записывал наш разговор. Как только я сказал, что спрятал папку за почтовыми ящиками, он немедленно связался с Рысиным и его полоумным дружком. Ты вернулась и подтвердила мою уверенность в том, что идет игра поинтереснее той, когда я был на свободе. Но игра не стоила свеч, если бы у меня не было доказательств, хотя бы и косвенных, что убивал не я, а они. Поэтому я попросил тебя рискнуть, и ты согласилась…