Женя впилась взглядом в лицо Лисина.

— Я не верю в это…

— Я думал, ты уже давно сообразила, кто те двое, кого я помимо Старика вписываю в тройку умников…

— Я сообразила, но не верю. Этого не может быть, — решительно заявила она. — Это чересчур даже… при всем моем доверии к тебе.

— Зачем им был нужен мой сейф, когда они ввалились ко мне ночью? — В глазах Лисина блеснул огонек досады за упущенный шанс. — Они пришли, чтобы задать мне массу наиглупейших вопросов, которые могли бы потерпеть до утра, а один из них так зашелся в роли, что вылепил глупость с обнаруженным под трупом Коломийца «Паркером»! Я представляю, что потом, на улице, говорил следователь своему спутнику!.. Им нужно было убедиться в том, что в моем домашнем сейфе нет банковских документов.

— Да откуда им вообще знать об этих документах? — приглушив голос, вскричала Женя. — Ты что, ходил по офису и сообщал всем о том, что у тебя есть пакет документов из «Бэнк оф Нью-Йорк»?

— Об этом мог знать только один человек…

— Кто же он?

— Мой главный бухгалтер. Который занимался крайними перечислениями в Нью-Йорк через Кипр. О том, что время от времени я ношу к нему документы для выставления паролей, Старик мог узнать только от него. Но непонятно было, из дома я приношу документы или из кабинета. Я думаю, что именно тогда и появилась идеи обнести меня на сотню миллионов.

— Не слишком ли много подчиненных ты убил в припадке ярости?.. — подумав как следует, спросила Женя.

— Нет-нет, о смерти главбуха из офиса Косторминой мне ничего не известно. Во всяком случае, совсем недавно она допрашивалась прокуратурой. Но и без нее мне хватит, чтобы отправиться на всю жизнь в Мордовию. Коломийца я убил, потому что тот уже готов был совершить переворот… глупость какая… Гейфингера и его секретаршу, потому что тот взялся помогать Коломийцу… еще не лучше… Гросса за то, что тот обчистил мой сейф, Таю за то, что ему помогала. Вот так, по мнению прокуратуры, выглядят действия обезумевшего бизнесмена. Для того чтобы проверить, не сошел ли я с ума на самом деле, меня даже возили в вотчину дедушки Сербского. И там было установлено то, что я знал и без тестов, — я абсолютно светел разумом.

Лисин помедлил и уронил зажигалку на стол.

— Они все хотели сдать «Глобал» зарубежной компании — так, видимо, думал я, спятивший. Персонал подтвердил, что по заданию начальников отделов ходил и лепил флэшки на заднюю панель телевизора в холле. Зачем это нужно, они не знают и по сей день, считая это капризом Лисина и его главного охранника. В общем, если разобраться, то доказательства того, что я в вероятный час смерти всех умерших находился на месте убийства, имеются. Мои неприязненные отношения с Коломийцем подтверждают все. Доказательств о готовящемся перевороте у прокуратуры выше крыши. Как и доказательств того, что в последние дни я немного пил, то есть нервничал… Никто не будет разбираться, виновен я или нет. У суда мощная доказательная база, преступление резонансное, так что миндальничать со мной никто не будет.

Была еще какая-то надежда на папку… Но раз уж ее нет…

— Ты рассказал все это прокурорским, и они даже не проверили твои показания?! — ужаснулась Женя.

— Я ничего никому не говорил.

— Эта история, тобой рассказанная…

— Она рассказана только тебе.

Она широко распахнула глаза, и губы ее задрожали.

— Ты же… хоронишь себя…

— А кому я должен ее рассказать? — Лисин лег грудью на стол, и губы его почти коснулись щеки девушки.

Из-за угла тотчас появился надзиратель.

Игорь выдохнул и снова откинулся назад.

— Кому я должен был ее рассказывать? Следователю, который был в доле со Стариком? Начальнику «уголовки», который в теме? Кому?.. Я молчу и ничего не подписываю, я отказываюсь общаться даже с государственным адвокатом, а они что-то пишут, разговаривают сами с собой, проводят какие-то экспертизы, какие-то опознания… Единственное, в чем я признался сразу, это убийство шестидесятилетнего начальника службы безопасности «Глобал», который непременно сломал бы мне позвонки, не воткни я ему в его изощренный мозг золотое перо. И теперь, значит, папки нет… Это очень плохо, Женя, потому что в той папке имя человека, который мог бы подтвердить кое-что из моих слов. Но этого будет вполне достаточно, чтобы все остальное осыпалось прахом…

Она удивленно посмотрела ему в глаза.

— Там, на лестнице, у лифта… рядом с квартирой Старика, я держал в руках папку со своими документами… и вдруг вспомнил, как… написал имя этого человека на своей визитке и бросил в папку. А потом, как тебе уже известно, я сунул папку за почтовые ящики…

— Но там нет папки! — вскричала Женя.

— Нет, значит, нет…

— Время! — встрял в разговор надзиратель, привычкой которого, к удивлению Жени, было находиться в двух шагах от них за пустым проемом кабинета.

Она встала и почувствовала, как слабеют ее ноги. Это был последний раз, когда она может прикоснуться к этому человеку…

Уже ничего не тая, она бросилась ему на грудь, потом впилась губами в его губы, и когда воздух в легких закончился, Женя заплакала и, положив голову ему на плечо, ощутила на мочке уха нежный, почти невесомый поцелуй…

Они стояли так достаточно долго для того, чтобы пятнистый потерял всякое терпение.

— Ребята, вы же здесь для интервью, кажется, собираетесь?

— Собирались, — поправил Лисин, облизывая сухие губы. — Прощай, Женя.

Она не смогла сказать «прощай». И не смогла выйти, чтобы посмотреть ему вслед. Ее ухо горело, словно обожженное крапивой, и Женя, чтобы унять это ощущение, вынула из сумочки платок и приложила к мочке.

— Игорь! — прокричала она в проем двери не своим голосом. — Насчет следователя и того, другого, я не верю тебе!.. Не верю, прости!

Ответа не было.

На улице ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Девушка оперлась на капот машины и несколько минут стояла недвижима.

— С вами все в порядке? — справился покуривающий у входа в дежурную часть офицер.

— Все, все в порядке, — заверила Женя. — В полном порядке!

Через минуту она уже ехала к тому самому дому в Протопоповском переулке, в подъезде которого отрывала от стены ящики. Вбежав в дверь и снова послушав эхо под плитами второго этажа, Женя поднялась по лестничному маршу до лифтовой шахты и прижалась к решетчатым дверям. Неужели, неужели она сможет?..

Распахнув дверь, она поставила одну ногу на пол кабины, вторую оставила на бетонной плите площадки. Присев, она посмотрела вниз.

Щель шириною в два пальца зияла рваной раной, и вряд ли что можно было рассмотреть, даже если бы она имела фонарик и направила луч вниз.