Побледнев от неожиданности, она окаменела и замерла на месте, а Лисин, выбравшись из-за стола и шагнув вперед, положил руки на ее плечи…

— Все, время! — прервал сержант. — На выход! Руки за спину…

Выйдя следом за ними в коридор, она посмотрела на ссутулившуюся спину Лисина. Пройдя еще шагов десять, он остановился и обернулся…

Их взгляды встретились, и она все поняла.

Папка! Выбежав на улицу, она бросилась к машине, запнулась, едва не упала и сломала каблук.

К черту туфли! Взмахнув ногами, она стряхнула их прямо посреди улицы, распахнула багажник и выдернула из-под пакетов кроссовки…

По дороге к Протопоповскому переулку ее останавливали дважды. За превышение и объезд пробки по тротуару. Оба раза она, построив глазки бдительным гаишникам, уезжала с чистым водительским реноме. Она давила и давила на газ, пока не увидела дом с номером, названным Лисиным. Проскочив его на скорости, она несколько минут разворачивалась на перекрестке, рискуя на этот раз нарваться окончательно и серьезно. Но обошлось и теперь.

Старик жил в приличном районе. В такие раньше расселяли если не партийную элиту, то партработников уровня райкома — точно.

Остановив машину у входа, она вышла и сразу направилась к крыльцу. Там она столкнулась с двумя хорошо пахнущими мужчинами — это единственное, что она могла запомнить из неожиданной встречи, поскольку все мысли ее были заняты почтовыми ящиками, а взгляд был устремлен перед собой.

Пока Лисин не лгал — стены, кабины лифтов и даже почтовые ящики перед входом на второй этаж были выкрашены в депрессивный бежевый цвет. Остановившись, она замерла — в просвете верхней лестницы были видны хлопчатобумажные чулки бледно-коричневого цвета и низ оранжевого полиэтиленового пакета. Какая-то старушка поднималась к себе в квартиру. И Женя решила дать ей возможность подняться без подозрений. Идет бабулька явно на второй этаж — был бы третий, воспользовалась бы лифтом…

Когда клацанье запираемого замка закончилось, Женя оглянулась, убедилась в полном одиночестве, подошла к почтовым ящикам и сунула руку в щель между досками, на которых они крепились.

Пусто.

Посмотрев еще раз по сторонам, она взялась за край последнего ящика и рванула его на себя.

Сил она приложила немало и не успела удивиться, как оказалась на полу…

Недоумевая, как могло получиться так, что она, слабая девочка, оторвала к чертовой матери все ящики вместе с досками, она поднялась и подошла поближе.

Никакой папки, конечно, не было. И не было ее, возможно, потому, что вся конструкция была выломана до приезда Жени. Три месяца назад или за минуту до ее появления — не важно. Главное, что пробки вместе с гвоздями были вырваны из пробуравленных гнезд стены, а потом аккуратно установлены на место.

Она посмотрела себе под ноги и недовольно фыркнула. Была бы она чуть хладнокровней, ей стоило бы посмотреть под ящики до того, как рвать их из стены. Тогда она, быть может, обнаружила бы известковую пыль или бетонное крошево. Это свидетельствовало бы о том, что ящики выламывали незадолго до ее приезда. Но теперь, благодаря ее активной жизненной позиции, крошева и пыли под ее ногами было достаточно для того, чтобы не понять, когда она там появилась — вчера или только что.

Папка…

…Я не знаю, зачем это сделал. Во мне уже не жил человек разумный. Я действовал, как офлажкованный зверь. Приблизившись к стене, на которой в ряд на двух досках крепились почтовые ящики бежевого, как и весь интерьер, цвета, я вынул папку из-под пиджака и сунул ее между ящиками так, чтобы она вошла как раз меж досок.

Рванувшись на выход, я на ходу достал сигарету…

Дальше можно было не слушать. Он сказал то, что его попросили запомнить. Надзиратель отошел от двери в кабинет, в котором журналистка разговаривала с Лисиным, и вынул из кармана телефон.

— Алло?

— Я вас слушаю.

— Он сказал ей, что папка в подъезде, на первом этаже, за почтовыми ящиками.

Ему не ответили, и он сунул трубку в карман. С такими людьми не прощаются, им просто дают указания и ждут от них скорых звонков.

Он покурил у выкрашенного в цвет стен ведра, на котором было написано «Окурки», и вернулся к двери…

Двое мужчин вышли из остановившегося у самого входа в подъезд дома в Протопоповском переулке серого «Фольксвагена» и, хлопнув дверцами, быстро поднялись на крыльцо и вошли в двери.

Их встретила оглушающая тишина, и когда за спинами их закрылась дверь, эхо поднялось наверх, как под купол храма.

— Видно что-то? — спросил один у того, кто пытался прижать голову к стене и посмотреть в просвет меж досками.

— Ничего не видно.

Скинув пиджак и отдав спутнику, он взялся обеими руками за ящик так, чтобы пальцы зацепили заодно и обе доски, прижал колено к стене и изо всех сил рванул на себя.

Раздался треск и грохот.

Просыпавшаяся штукатурка, известковая пыль с шуршанием рухнули им под ноги, но это было все, что выпало из-за ящиков.

Тот, что был без пиджака, грязно выругался.

— Он что, нас… — и он снова засквернословил.

— А не могли ли папку вынуть до нас?

— Какого черта?! Ты посмотри, сколько сил мне пришлось приложить! Эти ящики стоят здесь со времен Брежнева, наверное!.. А сунуть пальцы меж досок невозможно, ты сам видел!.. Последний ящик у выступа стены, заметить случайно что-то за ним нельзя, стена мешает! Он солгал!

Второй мужчина стиснул зубы и тяжело вздохнул.

Какая-то старушка с пакетом, на котором было написано «Эльдорадо. Территория низких цен», вошла в подъезд и замедлила шаг.

— Что, газетка не выходила?

— Ты, мамаша, иди своим ходом… Пока не понесли.

— Я сейчас 02 наберу, и ишо неизвестно, кого первого вынесут.

— Помощники депутата мы, мать!.. твою… Сигнал поступил — ящики в доме кто-то сорвал. Сейчас будем чинить, — и тот, кто отрывал их от стены, аккуратно вставил пробки в гнезда и постучал кулаком.

— Где-то я тебя видела, помощник, — подозрительно пробормотала старуха.

— До чего же вы все, старушки, внимательны и невнимательны одновременно, — не выдержал мужчина, принимая пиджак из рук приятеля. — Вам говорят — чинить пришли, а вы — ломать, говорите…

Уже на улице они, выходя из двери, столкнулись с какой-то девицей. Двадцатипятилетняя красотка с бледным как саван лицом торопилась домой, и было похоже на то, что она оставила дома включенный утюг.

— Что теперь?

— Теперь снова слушаем. Осталась последняя встреча.

Дождавшись разрешения, утром следующего дня Женя поднялась, как обычно, на этаж, куда ей в кабинет приводили Лисина, села и закурила.