спине. Крепко обхватила его руками и несколько раз с жаром поцеловала белое неровное пятно старого ожога.

— Я не тебя боюсь, — глухо ответила я, прижавшись щекой к нему крепко-крепко. — Я боюсь, что с тобой что-то недоброе случится! Не хочу этого… не вынесу!

Он осторожно разнял мои руки, обхватившие его, обернулся ко мне.

Его светлые глаза были почти черны от расширившихся зрачков.

— Почему ты так смотришь, Господарь? — прошептала я.

— Почему мужчины как-то особенно смотрят на красивых женщин?.. — тихо ответил он.

Он не закрывал мне теперь глаза ладонью.

Теперь-то ему скрывать было нечего, и нечего стыдиться.

Губы у него были мягкие, без царапающих сухих трещин, а поцелуй — все такой же сладкий и нежный, как и раньше.

Прежде, чем я поняла, что происходит, мы уже лежали в постели, тесно обнявшись, переплетая пальцы и жадно ласкаясь друг к другу.

Мысль, что мы могли потерять друг друга, что я могла не достаться ему, а он —мне, разогревала сердце еще сильнее. И я льнула к Владу со всей страстью, что была мне отпущена.

«Завтра подумаю о приличиях, — с каким-то бесшабашным отчаянным весельем подумала я. — А сегодня будь, что будет!»

Его сильное тело было приятно тяжелым, гладкая кожа — теплой.

Он распустил мои волосы, растрепал косы, зарылся в них руками. А сам целовал и целовал меня, неистово, жадно и горячо. Так, будто и его сердца коснулся страх потерять меня.

Моя грудь под одеждой была прохладная, а его голодные губы — обжигающе горячими.

Так долго меня никто не целовал; никогда. Ни в том мире, ни в этом.

Жан был скуп на ласку, а Господарь не мог насытиться лаской льнущего к нему женского тела.

Изгладил всю, исцеловал, отогрел ладонью мой животик.

Рука его скользнула по моему бедру, крепко сжались его пальцы. И я чуть не захлебнулась от вдруг накатившего стыда и волнительного предвкушения.

Сейчас…

Когда он избавился от остатков одежды, я не заметила.

Перед глазами все плыло. Только сверканье серебряных глаз меня слепило.

Я с силой привлекла Влада к себе, запустила пальцы в его черные шелковые волосы и стоном ответила на его самую смелую, самую сладкую ласку.

Он овладел мной, и я вздрагивала от ощущения его в себе.

Жарко, сильно и полно. До полного удовлетворения. До растворения в блаженстве. До единения, к которому мы оба стремились.

Он завладел не только моим телом — всем моим существом.

Выпил все мое дыхание и спалил мою душу в огне своей яростной страсти.

Властный и сильный. Жесткий, неумолимый, и вместе с тем нежный.

Он не позволял мне молчать.

Стоило мне стихнуть, как его ладони крепче обнимали мои бедра, и он терзал мое тело самой сладкой пыткой до криков, до безумия, до невероятного наслаждения, после которого хоть смерть.

Жадный до любви, он не сразу унялся.

Видно, действительно долго жил один, необласканный, нелюбимый. Замёрзший в своих странных, жестоких отношениях…

Уставшую, изнемогшую, он взял меня еще раз. Почти тотчас после первого раза, уложив на живот.

Он прижимался ко мне, лицом зарывался в волосы, вдыхая горячий запах моего тела. Ласкался всей кожей, мягко и сильно двигаясь. Целовал спину, в хищной страсти покусывал плечи, крепко целовал в шею, губами считая пульс. Прислушивался к моим жалобным стонам. И продолжал любить, удерживая под собой мое изнемогшее, дрожащее тело.

Покорял и терзал снова и снова, вознося на вершину блаженства.

И замирал вместе со мною, ослепленный жгучим и прекрасным наслаждением.

Навалившись всем телом на меня, почти скрыв под собой, он молча пережидал последние отзвуки его страсти, ослепительной и прекрасной, и я молчала вместе с ним.

— Отогрелся, Господарь? — тихо произнесла я, когда пульс в висках перестал оглушат меня своим грохотом. Из глаз почему-то текли слезы, чертя горячую полосу на носу. Но я не смела и звуком выдать своего плача.

— Я люблю тебя, Бьянка, — ответил он, уткнувшись лицом в мой затылок. — Такую теплую и простую женщину. Люблю. Только сейчас понял, какая она, любовь. Только сейчас ощутил, как это, когда и тебя в ответ любят.

Я вздрогнула, а его руки нежно сжались на моем теле.

— Дом скоро построю, — сказал он. — Тогда тебя к себе возьму.

— А как же мой дом? — спросила я. — Двуцветники?

Он усмехнулся.

— Так ты не представляешь, что это — господарское жилье. Двор будет большой, как раз до твоей усадьбы. Я и строиться-то начал так близко, чтоб тебе удобнее было за двуцветниками твоими ходить. Все будет, только погоди!

— А жена твоя?..

Влад нахмурился.

А с меня вдруг слетел блаженный покой. Я в ужасе распахнула глаза припоминая слова Жана.

— Жан сказал, что это она…

— Я слышал, что он сказал, — глухо ответил Влад и крепче прижал меня к себе. — Не думай о том. Это уж моя забота — все исправить.

— Да человек ли она, — вскричала я, стараясь освободиться из его объятий. — Если такую страшную заразу хотела выпустить?! А если выпустила?

Влад только посмеивался над моими страхами.

— Человек, человек, — сказал он уверенно. — Кто ж, если не человек? Баба, как есть баба. Только подлая да злобная.

— Жан сказал — не справится с ней человек! — настаивала я.

Тут Влад просто в голос расхохотался.

— Это оттого, что он ее боялся, — пояснил он, отсмеявшись. — Небось, кольцо это с пальца со своего сняла. По краю ходила. Знала, что с ней будет, если немного передержит, отогреет своим телом, и все равно носила. Оттого он и принял без опаски перстенек. Думал, простая побрякушка. Не заподозрил подвоха. А она его, как раскормленного карася, приманила и подсекла. Опасность всегда ее заводила; это как остро отточенное лезвие. Ведешь по коже и не знаешь, порежет или нет. Стоит чуть сильнее нажать — и брызнет кровь. Вот что она любила. Вкус опасности.

— Где ж взяла это кольцо?

— Ясно где; выкрала из башни. Такие вещи не валяются на дороге. Ими не торгуют на базаре. Они лежат в сундуке, под замком.

— Как же добыла?

Влад вздохнул.

— Подкупила кого. Выкрала. Ох, и отчаянная баба!

Влад нахмурился.

— Ты вот упыря напугалась, — сказал он. — А настоящее чудовище это такие, как она. Альба. В голове мрак, сердце мертво и холодно.