— Ну, привет, травница! Подумала над моим предложением?

Я, наверное, задумалась, поэтому не услышала, как ко мне подъехал всадник.

Или лошадь его ступала по весенней траве слишком уж тихо…

Я обернулась на голос и увидела красавца — господаревого слугу.

Щурясь от яркого солнца, он сидел верхом и весело смотрел на меня.

— Ты о чем это? — спросила я.

— Ну, как о чем? — он продолжал улыбаться. Как будто беспечно и весело, но в глазах его промелькнули беспокойство и тоска. — Замуж за меня пойдешь? Я же ведь не пошутил нисколько. Нравишься ты мне, травница. В душу запала.

— Запала, говоришь, — усмехнулась я, вытирая нож о передник. — А имя мое назовешь? А то все травница да травница.

Красавец смолчал, натягивая поводья и удерживая нетерпеливо гарцующего коня. Губы его в узкую полоску сжались. Лицо сделалось неприветливым, сердитым.

— Так ведь не знакомили нас, травница, — ответил он после некоторого молчания. — Ты тоже имени моего не знаешь.

— Не знаю, — легко согласилась я. — Только ведь я о тебе не грежу. В любви тебе не признаюсь. Замуж не прошусь. Ты, а не я, сказал, что я тебе по сердцу пришлась; а сам даже имени моего не разузнал. Что ж за интерес у тебя такой к женщине, если и узнать о ней ничего не хочется?

Он снова мотнул головой, усмехнулся.

— Ох, языкастая, — произнес он, но уже невесело усмехаясь. — Так ведь служба у меня. Некогда сплетни ездить собирать. Я вот в каждую свободную минуту тебя стараюсь увидеть.

Я качнула головой.

— Наверное, прав ты. А я, верно, просто повод ищу отказать тебе.

Он прищурился.

— Что так?

Ох, и неприятный же разговор!

Мне стало жаль его. Честного, смелого, веселого. Видно было — гаснет в его глазах радость, и улыбка делается натянутой, неживой. Но лгать и давать ему бесплотные надежды я не хотела.

— Другого люблю, — просто ответила я. — Ты всем хорош. Красив, смел, благороден. Но сердцу не прикажешь.

Он зажмурился, словно от нестерпимой боли, встряхнулся, будто освобождаясь от пут.

— Другого? — быстро и резко повторил он. — Господаря?

— Ну вот, — я усмехнулась. — А говоришь, сплетни некогда собирать…

— Да каждый знает, что Господарь к тебе повадился ездить! — с мукой в голосе выкрикнул он. — Что ж, он — Господарь. Он прикажет, и любая к его ногам склонится!

— Он не приказывал, — тихо возразила я.

— Мне все равно! — горячо перебил меня красавец. — Я готов тебя принять и… от Господаря.

— Я не могу, — ответила я.

— Да как же ты не поймешь! — разгорячившись, он стукнул себя по колену кулаком. — Что Господарь? Сегодня приласкает, а завтра забудет. Это верно, без женской ласки долго он тосковал. Но как возьмет свое, он тебя забудет. Что тогда?

— Он не трогал меня, — возразила я.

— Так и хорошо! — обрадованный, воскликнул красавчик. — Тем лучше! Не было ничего — так тебе и вспоминать нечего будет, и тосковать не о чем. Господарь не для тебя; хорошо, что он голову не вскружил тебе. Не растревожил.

— Не растревожил, — повторила я медленно, вспоминая поцелуи Влада и его нетерпеливую дрожь. — Но я все равно люблю его.

Красавец нахмурился.

— Это все мечты твои, — горько заметил он. — А я настоящий. Я был бы тебе верен всю жизнь!

— Я не была бы, — честно ответила я. — Какая ж в том верность, если б я о другом мечтала?

Он покачал головой. Губы его изогнулись его горше.

— Зря! — выдохнул он, натягивая поводья и разворачивая коня. — Ой, зря! Ты-то, глупая, можешь любить его. Господарь умеет покорять женщин. Да только он тебя не полюбит никогда.

— Что так? — усмехнулась я. А у самой от боли сердце оборвалось. Сам того не зная, красавчик уязвил меня в самое больное место в душе!

— Жену он любит без памяти, — сухо ответил мужчина. — И всегда любить будет. Если б тебя любил, рядом бы был. Сам бы охранял. А он тут и не появляется.

— Верно, дела у него поважнее, чем меня за руку сидеть держать?

— Когда за Господарыней ухаживал, не было таких дел, — язвительно отрезал мужчина. — Ее ж семья извести его хотела. И она о заговоре знала. И участвовала в заговоре. Братьев, отца, дядек ее языков лишили да на каторгу отправили. Ее батогами били и тоже хотели выслать. Но ее красота Господарю приглянулась. Гордая Господарыня. Сильная. Злющая, правда, что змея подколодная. Яростная. Но чем строптивее кобылка, тем интерес больше, не так ли? Пощадил он ее. И семью не истребил за ее покорность. И любит ее за злость лютую, да за смелость. А ты что. Мягкая, что воск. Нежная. Податливая. Тронь — и растаешь. Не это ему нужно. Драться ему нужно и побеждать! Тебя-то он враз победил. Чем дальше развлекать его станешь, если уже сейчас твоя душа у него на ладони? С тобой поворкует, отойдет от неприветливости супружницы. Дух переведет, отдохнет душой. Да снова к ней под крылышко. Ты у него вроде утешения. Но это ненадолго.

— Она травила его!..

— Все прощал ей. И это простит, — отрывисто ответил красавчик. — До сих пор ведь не покарал. А времени сколько прошло? Уж оправился. Выздоровел. И маску не носит больше. А Господарыне ничего не сделал. Так-то вот. Прощай, травница!

Он дал шпоры коню и умчался в сторону дороги, не оглядываясь.

А я, уронив руки, так и села на мшистую кочку, оттаявшую из-под снега.

Да, я сделала ему больно своим отказом. Кто знает, правда ли он любил меня, или я просто самолюбие его уязвила, да только переживал он сейчас не на шутку.

Но и мне он причинил просто чудовищную боль своими ревнивыми словами. А ведь я ему никаких надежд не давала, не обещалась ему… так по какому праву он ревнует?!

***

— Ну, здравствуй, неверная жена.

Эти слова кипятком обожгли нервы.

И я подскочила, мигом забыв свои печали. В висках билась только одна мысль: я перешла соляную дорожку!

А он, жестокий и опасный Жан, подкараулил момент,