Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выманить змею хочу из ее логова, — ответил он негромко. Но так грозно, что мурашки по спине побежали. — Разве не понимаешь, что нельзя ее отпускать? Да и прощать не стоит. Потому что она не из тех, кто отступает от своей цели. За власть и богатства брата не пожалела, малолетнего княжича — думаешь, мне простит, что я жив остался, да еще и счастлив? Не-ет… подберется и в спину ударит. Поэтому вызвать хочу. Лишить защиты столичных стен. От тайных помощников отлучить. Да и придавить, стерву.
В голосе его слышалась страсть.
Такая, что я невольно ревновать начинала.
Все казалось мне, что вот приедет Господарыня, в ноги ему кинется, покается, глянет на Влада неистово и страстно, и он меня позабудет.
Он любил меня; любил. Смотрел с нежностью. Любил касаться, обнимать и гладить. Любил, когда я отвечаю ему с пылом на его ласки.
Но ведь и Альбу свою он когда-то любил. Безумно, безрассудно. Наперекор гласу разума. Проходит ли такая страсть? Останется ли он верен мне?
Я не знала. И оттого сердце мое с каждым днем все сильнее сжималось от тревоги.
***
Разумеется, охрану около дома моего выставили хорошую. Около теплиц, где двуцветники росли, так и вовсе караул приставили, чтоб никто не смог срезать подрастающие цветы.
Как и говорил Влад, господарское подворье растянулось до самого моего дома. Лес отступил, остался только за серебряным ручьем. Но и через ручей поставили крепкий мостик, а рядом — господарскую баню.
Люди ко мне за лекарствами все шли. И всякого проверяли, что за человек.
В общем, Господарь не просто ожидал Альбу. Он ожидал удара от нее.
А Альба, кажется, ожидала смерти господаря, и никак не могла дождаться.
Был ли у нее наушник в свите Господаря? Наверное, да.
Тот, кто рассказывал обо всем — и о том, что Господарь здоров, и о том, что вылечила его некая травница. И что Господарь привечает ее теперь, и зовет женой своей…
А может, до Господарыни только слухи доходили. Обрывки. Неверные и ложные, с крупицами правды.
Только обо мне она точно знала.
И злоба застила ей свет.
Она не любила Господаря. Ни одной струночкой души не дрожала. Не тянулась к нему.
Да только все равно считала его своим.
Верно, еще помнила его, красивого и сильного, и не могла и мысли допустить, чтоб его касались чьи-то чужие руки. Не ее.
Со свету готова была сжить, изничтожить, вцепиться и в ад утащить, хоть бы и с собой. Лишь бы только не было ему хорошо с другой, даже на краткий миг.
Но, так или иначе, а однажды вечером Господарь не приехал, как обычно, ко мне. А стража, наоборот, усилилась.
Во флигель, где я работала, разбирая и суша собранные травы, чуть пригнувшись, чтоб не задеть головой притолоку, вошел господарев слуга. Тот самый отвергнутый мной красавец.
Был ли он наказан за то, что подпустил упырей ко мне или нет, я не знаю. Он ни словом, ни жестом этого не выдал. Был так же спокоен, как прежде, так же красив и уверен в себе.
— Здравствуй, Бьянка, — сказал он.
Смотрел прямо в глаза, не тушевался.
— И тебе здравствовать, — ответила я. — Зачем приехал?
— Охранять тебя велено, — глухо ответил он. — Господарь сегодня не приедет. Изавтра, вероятно, тоже.
Сердце мое дрогнуло.
— Отчего так? — спросила я, не показав виду, как страшно мне стало.
— Письмо от Господарыни получил, — ответил он недобро.
Я так и ахнула.
— Отравлен?! Снова?!
Слуга промолчал. Не ответил ни да, ни нет.
— Что ж ты молчишь! — взвилась я. — Надо противоядие тогда готовить… Что ты молчишь?!
— Не велено тебе ничего говорить, — глухо ответил он. — Велено только людей всех проверять, да подозрительных отлавливать. Ты бы заперлась, травница, да не пускала никого.
— Как же я не пущу, — пролепетала я. — Весна, погода обманчива. А люди слабы после долгой зимы… Столько народу болеет…
Тут мужчина потерял терпение. Его спокойная личина сползла с него, он встряхнулся, словно пес, и разве что не зарычал от злости.
— Ты не понимаешь, ой, не понимаешь, травница, куда влезла! — выдохнул он с яростной страстью. — Муж и жена одна сатана, всем это известно! Господарь упрям, а Господарыня коварна. Нравится играть им в игры; пусть даже такие, когда смерть близка, в волоске от нее проходят!
«По лезвию любит ходить», — вспомнила я слова Влада.
— Пойми ты, — горько продолжил слуга. — Тебя хочу защитить. Господарыня проскользнет, как уж, проберется, да и убьет тебя. Ни за что пострадаешь, если вклинишься между ними. И Господарь не защитит. А накажет он ее или простит — потом тебе это неважно будет. Первая в могилу ляжешь. Отступись! Отрекись от него! Стань моею. Скажи, что меня полюбила. И беда минует тебя.
Я только усмехнулась.
— Господарь, значит, не защитит, а ты защитишь?
Он снова упрямо тряхнул головой.
— Спать не буду, рядом лягу и не выпущу, пока с Господарыней не решится дело, — сказал он. Даже если… ты мне потом не достанешься. Защитить хочу. Спасти. Уберечь.
Я снова улыбнулась, грустно и горько.
— Ты же знаешь, — с тоской ответила я. — Должен бы знать… Если любят, то ни на миг не отрекаются.
Он в досаде стукнул кулаком по косяку.
— Что ж ты за баба-то такая упрямая! — взревел. — Видела ж, что с Господарем делала эта ведьма! На себе ее рецепты хочешь испробовать?!
— Не хочу, — ответила я. — Но и наносить ему удар в спину тоже не хочу. Он верит мне. Любит меня. А я скажу, что другого полюбила?..
— А любит ли?! — с мукой в голосе выкрикнул слуга. — Любит? Так почему он не здесь, а у себя, ее дожидается?
От этих слов мне стало больно и грустно. Ответа на эти вопросы у меня не было.
— Говоришь, что защитить меня хочешь, а сам жалишь больнее всего, и ядовитее, — тихо сказала я, отворачиваясь от мужчины.
— Я ужалю — жива останешься, и поумнеешь, — огрызнулся он. — А вот в змеином гнезде тебе не выжить!
— Значит, не выжить, — грустно ответила я. — Иди, занимайся своим