зубами заскрипела от ярости. — Я очень хотела бы, чтоб было, но ты ж пищать станешь. А это мне ни к чему. Так что этого удовольствия мне не испытать. Я быстро действует, но милосердно. Ты просто уснешь и все. Хватятся тебя через время, а ты спишь. Пока поймут, что сон нехороший, ничего сделать уж будет нельзя.

—Тебя изловят сейчас…

— Вывернусь, — страшным, одержимым голосом выдохнула она, приблизив ко мне свое лицо. Она внимательно смотрела на меня, кажется, в самую душу заглядывала и видела, как душа тело покидает. — В твоей одежде пройду. Мышью проскользну, лисой пробегу. Вывернусь! И ничего мне не будет. Я ж не ты, — она, удовлетворенная увиденным, разогнулась, усмехнулась. — Мягкотелая, слабая… Я действую быстро, не сомневаюсь, и ничего не боюсь. Настигнут — отобьюсь.

Она с улыбкой подняла мою шубку, накинула на плечи.

Вблизи нас, конечно, не спутаешь. Но издалека — обе светловолосые, обе одинакового роста и сложения. Никто не посмеет заступить дорогу…

Она не была безумной или сумасшедшей. Решительной, лютой, бесстрашной — да.

Тут, умирая и глядя на нее, я поняла, за что любил ее Влад.

Было в ней пугающее величие. Сила и пламень. Но они обжигали смертельным холодом. Она не ходила по лезвию; она сама была остро отточенным лезвием.

Ее смелость и решительность завораживали. Не столько красота, сколько сила ее духа. Только красота ее смелости была обманчивая. Потому что было в ней что-то извращенное.

Клинок. Рубя, не испытывает злобной радости.

Она испытывала.

Она и сейчас торжествовала, глядя на свою победу надо мной.

Но в ее стальном, непоколебимом великолепии, как ни странно, отыскалось уязвимое слабое пятно.

Вернувшаяся из пристроя Лиззи все сразу поняла. С грохотом уронила она коробку с травами и с воем накинулась на женщину.

Что может сделать ребенок сильной, высокой женщине?

Ровным счетом ничего.

Но ласки и хорьки давят зверей намного больше себя…

Накинувшись на Альбу, Лиззи, воя и рыча, вцепилась в ее ноги, и, кажется, укусила.

Да, она же говорила, что и Клотильду кусала за ноги, когда хотела отомстить…

И Альба, отмахивающаяся от нее, никак не могла попасть по ее юркому телу…

На ее безупречном лице отразилось такое выражение ужаса, что мне смешно стало. Словно на нее не девчонка накинулась, а самое страшное чудовище. Крыса чумная. Бешеный зверь.

Она заверещала, чего делать, конечно, не надо было. Крик ее, полный ужаса, конечно, привлек внимание людей снаружи.

Я услышала взволнованные голоса за дверью. Шаги застучали.

Но, кажется, меня это уже не спасет…

Альба еще раз вскрикнула, отчаянно, заверещала, как ненормальная, когда Лиззи вцепилась ей в колени. Она со всей силы отпихнула девочку, и Лиззи прокатилась кубарем до стола.

Но тотчас же подскочила на ноги и снова кинулась на Господарыню, угрожающе рыча, кидаясь на нее со скрюченными пальцами. В наивной детской попытке напугать ее еще больше. Так дети бука-букой пугают друг друга.

Но Альба испугалась еще больше.

Она смотрела на Лиззи с таким ужасом, будто та была демоном во плоти.

Нет, хуже. Будто Лиззи была ее отражением.

Спасаясь от преследователей, Альба метнулась в пристрой. Там распахнула окно — створку, что выше нее ростом, — и выпрыгнула наружу. В ту сторону от дома, где не слышали еще поднятой тревоги.

Отряхнула одежду, закрыла окно и пошла.

Спокойно и уверенно. Навстречу ей неслись люди, встревоженные криками, а она шла все дальше, уверенная в своей безнаказанности…

Глава 17. Решительные действия

— Да что же ты!.. Почему упрямая такая, почему не слушала меня! Чего было бродить по лесу, незнакомых баб привечать?!

Красавчик рухнул на колени передо мной. Он боялся даже притронуться, а я просто лежала на столе, положив руку под голову и засыпала.

Глаза мои застилали слезы. Как глупо… как глупо я попалась! Сама виновата, конечно. Ведь предупреждали. Ведь ждала беды от женщины.

— Поймали ее? — тихо спрашиваю я, а красавчик едва не воет от отчаяния.

— Альбу? Разве ее поймаешь, — шепчет он. — Хуже чумы она… Не думай сейчас о ней. Не твоя забота. О себе думай! Как помочь тебе?

— Не плачь только, — говорю я. Перед глазами уже расплывается сон, и мне хорошо. Странный яд какой… Действительно, милосердный. — Не пугай Лиззи. Что ж теперь сделаешь…

Лиззи тоже в отчаянии рыдала.

Смотреть на ее мокрую мордашку было той еще пыткой. Даже на миг проснулась, попыталась голову приподнять. Но сил мне хватило лишь на это. Затем сон снова навалился на меня, и я опять стала засыпать.

— Да как же так!.. — воскликнул красавчик. — А противоядие?! Ты ж Господаря вылечила! Должно быть, и тебе оно поможет!

— Я ему все отдала, — тихо ответила я. Сон смыкал мне веки, и то, что красавец-слуга не давал мне спать, тормошил, тряс за плечо, было для меня пыткой. — Больше нету…

— Есть! — вдруг закричала Лиззи громко и отчаянно. — Сестрица, так ведь есть! Совсем крохотный плод, у Клода! Ты забыла, что ли?! Или он не годится?!

— Годится, — ответила я. — Только лекарства из него мало получится… Да и не смогу я приготовить…

— Я смогу! — заголосила Лиззи, аж подпрыгивая от нетерпения и страха. — Я же видела, как ты делаешь!

— А если не выйдет, — тихо ответила я. — Зря только переведем…

— Не слушай ее, — жестко вступился красавчик. — Беги, девчонка, рви этот плод!

— А если не сварит…

— Да хуже уже не будет! — горько выкрикнул красавчик. — Что цветок, если ты умрешь?! К чему его беречь, если спасти жизнь нельзя? Беги шустрее, девчонка!

Лиззи, пискнув, даже не одевшись, так и подпрыгнула на месте и рванула со всех ног к дверям.

— Долго зелье готовится? — спросил красавчик, снова вырывая меня из приятной дремы.

— Четверть часа примерно, — ответила я через силу. — Может, больше… все ж ребенок…

— Тогда успеем, — твердо ответил он. — Только не спи! Не спи, травница! Я разговаривать с тобой буду, не дам уснуть и умереть. Верно, она тебя лютоцветом отравила. Любили ее родственнички гостей привечать этой дрянью. Напоят допьяна, да еще этой травы подмешают в вино. Гости пьяны, веселы. Спать ложатся и не просыпаются. Слышишь меня?

— М-м-м, — недовольно промычала я. Его слова