Только теперь я замечаю в нем то, что уже давно увидела Рут: он – один из нас, хотя и старается держаться особняком. Он вовсе не защищен от нашей боли и страданий, как мне хотелось верить. Он вынужден нести это, как некую кару.

Когда я понимаю это, все переворачивается, смещается сама ось моего мира.

Мор – такая же жертва Апокалипсиса, как и я.

Благородный, доблестный Мор вынужден наблюдать, как все мы умираем, вынужден привести всех нас к смерти, хотя смерть его, мягко говоря, не радует. Неудивительно, что он так сильно нас ненавидит. Он вынужден ненавидеть. Ведь иначе получалось бы, что он бесстрастно убивает тысячи и тысячи людей исключительно по той простой причине, что ему велели это сделать.

– С тобой все будет хорошо. Ты ходишь в Его свете, – говорит Рут. Она говорит с Мором, как близкий друг. Черт возьми, эта женщина вот-вот умрет, и она утешает чувака, который ей все это устроил. Это фантастика, дикость какая-то, ну, или я не знаю, что это такое.

Ноздри Мора раздуваются, словно он едва сдерживается.

– Роба уже нет с нами, чтобы сказать тебе это, – продолжает Рут, – но я скажу за него: позаботься об этой юной леди, договорились?

Мор смотрит на нее точно так, как в первую нашу ночь здесь. Так, как будто никогда ее раньше не видел.

Помедлив, он торжественно склоняет голову.

– Клянусь жизнью.

В груди разливается тепло, и становится не по себе.

Рут дарит Мору еще одну нежную улыбку.

– А теперь, если тебя не затруднит, я ужасно хочу пить.

Ей достаточно сказать это, чтобы Мор тут же бросился выполнять ее желание. Мы смотрим ему вслед, и только дождавшись, когда он закроет за собой дверь, Рут зовет меня.

– Подойди ближе, Сара.

Оказывается, мне трудно это сделать. Теперь, когда настала моя очередь сидеть на краешке кровати и слушать последние слова Рут, я понимаю, что категорически не хочу этого. Ребенок в моей душе верит, что если я сумею этого избежать, Рут продержится подольше, словно лихорадка – чары, которые можно развеять.

Я неохотно сажусь рядом и беру ее руку в свою.

Она пристально смотрит на меня и качает головой.

– Какая же ты еще молоденькая.

Стоило нам остаться одним, и она на глазах слабеет. Уж скольких умирающих я проводила, а все забываю, как быстро и страшно наступает конец от этой заразы.

– Только снаружи, – отвечаю я Рут. Мне кажется, что я прожила сотню разных жизней, и каждая была жестокой и кровавой. Видимо, так на человека действует горе – от него на душе появляются шрамы.

Рут грустно улыбается.

– Истинная правда… – Она на миг отводит взгляд, потом снова смотрит на меня. И сжимает мою руку, на удивление крепко.

– То, что ты делаешь… – начинает Рут.

Сердце бешено колотится. Кажется, я понимаю, к чему она клонит.

– Это… правильно, – договаривает она.

– Я не понимаю, о чем вы, – так же, как Мор, я пытаюсь спрятаться от правды. И так же, как Мор, я потрясена ее проницательностью.

Рут смотрит на меня лукаво.

– Мне почему-то кажется, что все ты понимаешь.

Под ее взглядом я чувствую себя неуютно.

– Я здесь уже так долго, что умею видеть приметы, – продолжает старушка.

Приметы чего?

– Это правильно, что ты заботишься о нем – и даже любить его тоже правильно, – говорит Рут.

– Вовсе я его не люблю, – протестую я, слишком быстро, слишком жарко. Даже сама слышу фальшь в собственных словах, и не понимаю, почему так. Я же действительно не влюблена в него.

Она треплет меня по руке.

– Ну, на тот случай, если я все-таки права, ты должна знать, что в этом нет ничего дурного, и уж точно тут нечего стыдиться.

Так ли? Любить странную сущность, которая явилась погубить мир? В лучшем случае это дурной вкус, в худшем – непростительное преступление.

– Любовь – величайший дар, лучшее, чем мы можем поделиться или принять, – продолжает Рут, не догадываясь о том, какой разброд царит в моих мыслях, – и я догадываюсь, – ее голос звучит все тише, – что любовь – это единственное, что может вытащить нас из этой беды.

Она прищуривается.

– Ты меня понимаешь?

Еще бы я ее не понимала. Только ленивый не орал об этом во всю глотку с самого первого дня Появления Всадников. Но есть разница. Когда это говорит Рут, женщина, которая не вещает о любви, а живет ею, я, наконец, воспринимаю ее слова более-менее всерьез.

Она кивком показывает на дверь.

– Этот мальчик, – кто кроме Рут может походя назвать неподвластного годам Мора мальчиком, – видел много разных проявлений человеческого естества, по большей части неприглядных и безобразных. Только сейчас ему дано увидеть красоту человека – и в основном благодаря тебе.

Она снова пожимает мне руку.

– Покажи ему человека во всем блеске и великолепии. Пусть он убедится, что человечество достойно искупления.

Меньше чем через два часа после нашего разговора Рут испускает последний вздох. Она встречает смерть почти радостно, как долгожданного друга.

Без нее дом кажется холодным и пустым, словно вместе с душой хозяйки отлетела и его душа.

В отличие от того, что было с другими семьями, в чьих домах мы жили, Мор не оставляет тела Роба и Рут гнить в доме. Он выходит с лопатой на задний двор и выкапывает большую двойную могилу.

Я тоже выхожу и помогаю ему предать тела земле. Дотрагиваться до них не то чтобы противно, но мне от этого не по себе. В покойниках есть что-то неправильное, даже извращенное. Сейчас, когда то (чем бы это ни было), что делало Роба и Рут живыми, исчезло, оказывается, что мне трудно, почти невыносимо прикасаться к ним.

– Все в порядке, Сара, – говорит Мор, замечая мое смущение. – Иди в дом. Я позабочусь о них.

Я скольжу взглядом по телам, лежащим рядом. Мне бы подумать о том, как хорошо, что они вместе, но меня подташнивает и во рту горчит.

На плечо ложится рука Мора.

– Иди в дом, – повторяет он, мягче, чем в первый раз.

Теперь я – слабое звено, я не могу выносить их вида, а Мор – сильный и выносливый.

Делаю, как мне говорят, без возражений ухожу в дом и решаю приготовить себе ванну в большой хозяйской ванной комнате. Процесс занимает немало времени, так как, чтобы наполнить ванну, сначала мне приходится накипятить воды. С другой стороны, у отсутствия электричества есть и свои плюсы: я с чистой совестью собираю все свечи и масляные лампы, какие только нахожу, и расставляю в ванной.