Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну что ж, кажется, я знаю, что у меня сегодня на ужин.
Пока я роюсь в припасах, Мор, вместо того чтобы развести огонь, выходит через заднюю дверь на довольно большую веранду, с которой открывается вид на окружающие участок хвойные заросли.
Забирая с кухни все, что нашла, я слежу за всадником. За весь сегодняшний день он не сказал ни слова. Вообще, если бы я не знала его, то сказала бы, что Мор немного… затосковал.
Казалось бы, невозможно испытывать жалость и сочувствие к той самой силе, которая разрушает ваш мир, однако сейчас я испытываю именно это. Он садится на перила, свесив длинные ноги вниз. Трудно понять по его широкой спине, о чем думает Мор, сидя вот так. Но что-то мне подсказывает, что он чем-то не на шутку встревожен.
Взяв все, что отобрала, я выхожу на террасу. Холодный ветер, подхвативший мои волосы, пахнет сосновыми иголками и смолой. Я сажусь рядом с Мором и протягиваю ему открытую бутылку пива. Долгий был день. В таких ситуациях пиво – то, что нужно.
– Тебе неприятно убивать людей, да? – спрашиваю я.
Странная мысль, почти недоступная пониманию, но что делать, если Мор кажется мне, даже не знаю, немного… расстроенным.
Он хмуро рассматривает верхушки деревьев.
– Дело не в том, что мне приятно или неприятно.
Это он о долге, который призван исполнить.
– Ты не обязан это делать, – говорю я, очень, очень тихо.
– Что ты знаешь о моем выборе? – он оборачивается ко мне, взбудораженный.
– Я знаю только, что он у тебя есть, – отвечаю я.
У всех есть выбор. Даже у меня. Именно поэтому я чувствую вину и несу ее, несмотря на то, что вся эта ситуация мне навязана против воли. Потому что я расслабилась и проявила беспечность, когда не нужно.
– У меня? – с вызовом переспрашивает Мор, как бы давая понять, что я ни черта не смыслю в том, есть ли у него действительно выбор. Он вертит в руках бутылку, смотрит на нее так, будто только сейчас ее заметил. – И что я должен с этим делать?
Я пожимаю плечами.
– Выпей, вылей, играй, как на гребаной дудке. Делай, что хочешь, мне, вообще-то, без разницы, – и я подношу свою бутылку к губам.
Мне надо завязывать с советами Мору, все равно от этого одни неприятности.
С его лица исчезает гнев, сейчас всадник кажется просто уставшим. Он долго смотрит на меня печальными синими глазищами, и опять отворачивается к лесу. Потом подносит ко рту бутылку и делает большой глоток. Вкус пива заставляет его поморщиться, но за этим следует новый глоток, даже более долгий.
Он опускает бутылку.
– Я не могу допустить, чтобы мои чувства помешали выполнению долга.
Еще бы, конечно, не можешь.
– Но с твоей стороны очень любезно проявить заботу о моих чувствах, чем бы она ни была продиктована.
За этим следует молчание, слышно только, как в кронах деревьев гудит ветер.
Я вожу пальцем по бутылке.
– Кто же ты такой, на самом деле? – поднимаю я глаза на Мора.
Всадник прав, мне не наплевать на его чувства. Мне не наплевать на него самого, и я хочу узнать его и понять, почему он не может отказаться от своего задания. Возможно, если пойму, все это перестанет казаться мне такой бессмыслицей. Может, тогда я перестану его донимать.
Мор мрачнеет.
– Странный вопрос, Сара.
Мое имя он всегда произносит с такой странной интонацией, что от этого у меня по спине бежит холодок.
– Я – Мор, – отвечает он, подумав.
– Нет, это же не о том, кто ты, это только… – я пытаюсь подобрать нужное слово, – твоя функция.
Уголки его красивых губ ползут вниз.
– Все не так, как ты думаешь, это не просто моя работа, – явно волнуясь, возражает он. – Мое прошлое – это лишь серия ощущений, воспоминаний, никак не связанных ни с этим телом, ни с этим опытом. И, раз я явился на Землю в этом виде, что ж, я и есть мое дело, это и есть я – сумма, итог всего моего существования.
Но нет, это не так, и раньше, во все долгие века, так не было. Возможно, никогда не было, до тех самых пор, пока всадник не посадил меня рядом с собой на коня и не начал узнавать вкус тех самых вещей, которые он разрушает.
И это заставляет меня ломать голову вот над чем: может ли обратиться Божий гнев на самого Мора?
С того момента, как Рут заговорила об этом, я снова и снова задаю себе этот вопрос. В смысле, пока Мор исполняет поручение Господа, все идет, как идет, а если не подчинится… тогда вина за отступничество должна лечь на него. Сейчас я вижу это ясно как никогда. Здесь возникает неопределенность, потому что он больше не может быть уверен, что то, что он делает – правильно. Даже если Бог сообщил ему Свою волю, даже если она запечатлена на его коже, Мор все равно колеблется.
Не раздумывая больше, я хватаю его за руку и пожимаю, сплетая пальцы.
Мор смотрит на наши руки и вздыхает.
Он заглядывает мне в глаза.
– Моя любимая вещь – мой конь. Это лучшее, что у меня есть.
Сначала я не понимаю, о чем он. Но потом в голове щелкает.
Я тронута. Он сделал попытку. Попытался рассказать мне о себе.
– Конь, которому ты даже имени не дал?
– Конь, которого ты уже назвала, – поправляет он. – И дала ему совершенно постыдную кличку, если на то пошло.
Он отпивает свое пиво, несколько выбитый из колеи необходимостью иметь свое мнение и высказать его.
– Чем тебе так не нравится Умница Джули? – интересуюсь я.
Мор отставляет бутылку.
– Тем, что он верный, надежный и преданный товарищ.
– Веские причины, – киваю я.
– Ты разговариваешь со мной свысока, как с ребенком, – Мор смотрит прямо на меня.
– Ничего подобного! – Правда, даже в мыслях не было.
Видимо, он понимает, что это правда, потому что снова отворачивается к лесу и продолжает.
– Я люблю рассвет – рождение нового дня. Когда выпадает снег, все выглядит красивее. Человеческая еда либо на удивление ужасна, либо на удивление хороша, – он поднимает пиво, – хотя иногда, признаю, в ней может сочетаться и то, и другое. Человеческая одежда кажется мне грубой. Я люблю разводить костер. Засыпать – неприятное ощущение, но в то же время это приятно, если рядом есть кто-то, кого ты обнимаешь…
Краска заливает мне щеки.
…а мой любимый человек – это ты.
Теперь мое пылающее лицо, наверное, светится в темноте.
– Я – единственный человек, которого ты знаешь, – отвечаю я. Я могла бы оказаться самым дерьмовым человеком из всех, и он все равно полюбил бы меня.