Роб отмахивается от моих слов.

– Мы получили приказ об эвакуации. И знали, чем грозит неподчинение, – говорит он, явно пытаясь снять с меня груз вины.

– Всадник, – начинает Рут, – он же не… – она шевелит пальцами, подыскивая верные слова, – не принуждает тебя делать что-то против твоей воли?

Насилует, хочет она сказать. Она боится, что Мор меня насилует.

– Нет! Нет, что вы! – я даже машу руками. Мор может быть жестким, но в то же время он галантен на свой необычный манер. Он скорее руку себе отрубит, чем возьмет меня силой.

– Он воспринимает наш мир иначе, – говорю я. – Его понимание человеческой природы ограничено тем, что он видит вокруг, да еще тем, что узнает от меня.

Но так ли это на самом деле? Я сама до сих пор еще многого не знаю о Море.

– Извини, если скажу резко, – продолжает Рут, – всадник может говорить, что он держит тебя в плену, но обращается он с тобой не как с пленницей.

У меня перехватывает дыхание. Не хочу слышать, что она скажет дальше.

– Он обращается с тобой, как… ну, как будто ты его интересуешь.

Желудок сводит.

– Знаю, – тихо говорю я. Но признаться, что этот интерес взаимен, у меня кишка тонка.

В этот момент дверь открывается, и входит Мор. Он первым делом находит меня глазами, и его взгляд красноречиво говорит, что он прямо-таки истосковался по мне!

Когда мы успели дойти до такого от взаимной ненависти?

Подвинув стул, Мор садится рядом.

– Хочешь есть? – все его внимание сосредоточено на мне.

– Все в порядке.

– Ответ неверный.

– Другого не получишь, – звучит немного резко.

Конечно, Рут этого хватает, чтобы вскочить и начать собирать на стол: орехи, фрукты, сыр.

Роб подается вперед.

– Не могли бы вы хоть немного нам рассказать о своей природе? – просит он, меняя тему разговора.

Мор нехотя отводит от меня взгляд.

– На ваш вопрос есть несколько ответов, – начинает всадник. Говоря, он снимает с плеча лук и отстегивает колчан.

– Но скажите, вы – христианская сущность? – не отстает Роб.

Вот уж никак не ожидала подобных вопросов от простоватого старичка, балагурившего за кухонным столом.

Мор небрежно кладет ноги в ботинках прямо на стол, закинув одну на другую. Не представляю, понимает ли он, насколько груб этот жест, но вид у него вполне безмятежный. Руку он снова кладет на спинку моего стула.

– Христиане, мусульмане, иудеи, буддисты – все они ошибаются и все правы, – говорит он. – Важны не детали. А общая идея.

Я чувствую, как всадник перебирает пальцами мои волосы, и с трудом подавляю желание придвинуться к нему поближе и замурлыкать. (Честно, я просто таю, когда меня гладят по голове.)

– Моральные устои и любовь, а не религия, – продолжает он, – вот что важно для Бога.

Глаза Роба радостно загораются.

– Конечно, – кивает он. И даже посмеивается, как будто весь этот разговор так уж удивителен (и ведь так оно и есть, да, Берн, без дураков). – Ах, не думал я, никогда не думал, что этот день настанет. Я счастливейший человек, сижу тут и вижу живое подтверждение Его существования. А что вам известно о Библии?

– Библия – творение человека, а не Бога. Какая польза мне от того, в чем больше ошибок, чем истин?

Я напрягаюсь, ожидая, что Роб и Рут воспримут это в штыки, но нет, они смотрят на него благосклонно. Мне кажется, что Мор мог бы сейчас сделать что угодно, даже испортить воздух – они нашли бы это очаровательным.

– А что же тогда истина? – спрашивает Рут, подходя к нам с полным подносом закусок и усаживаясь в кресло.

– Что я и мои братья явились на эту землю, чтобы занять ее, и если люди не изменятся, все будет обращено в прах, и наступит день суда над вами.

Мог бы подготовить нас помягче, а не тыкать носом в дерьмо.

Роб вытягивает шею.

– Как же мы должны измениться?

– Ваша природа порочна, – отвечает Мор. – Сердца черствы, а помыслы эгоистичны и направлены на разрушение. Вы убивали и продолжаете убивать себе подобных и других, надругались над природой, враждуете друг с другом. Если ваше поведение не изменится, человек будет истреблен с лица Земли.

Хрупкой рукой Роб проводит по поредевшим седым волосам.

– Это задача не из легких, – печально отвечает он.

– Поэтому человечество и будет уничтожено, – Мор констатирует это с такой уверенностью, что меня передергивает.

Он не верит, что мы способны измениться.

Роб весь обратился в слух.

– Но есть хоть какой-то шанс, что этого не произойдет?

Мор колеблется.

– Да, – отвечает он, наконец. – Шанс есть. Пока Смерть не проскачет по земле и окончательно не признает смертных негодными – пока Сам Господь не отдаст нам окончательный приказ, – шанс есть.

Этой ночью я лежу без сна. Мысли мечутся и отказываются уняться. Даже когда мне кое-как удается успокоить их, сон все равно не идет. Поэтому, услышав смех на другом конце дома, я тут же просыпаюсь окончательно.

Мор все еще сидит в обществе пожилой пары, разговор идет о вещах, которые не укладываются в моей голове. Судя по отдельным словам и обрывкам фраз, доносящимся до меня, я догадываюсь, что они говорят о Боге и религии. Складывается впечатление, что с этими старичками всадник беседует куда откровеннее, чем со мной.

Поразительно, но я чувствую укол ревности. Я даже и не хочу обсуждать с Мором Бога, так что непонятно, что меня так задевает.

Ты хочешь, чтобы самыми сокровенными мыслями он делился с тобой и только с тобой.

Мысль о том, что он доверяет этой паре вещи, которые отказался рассказывать мне, вызывает… не только ревность и зависть. Это по-настоящему больно.

Ты просто его пленница, хотя постоянно забываешь об этом.

Покрутившись в кровати без сна, кажется, целую вечность, я слышу, как скрипят отодвигаемые стулья, следом раздается шарканье ног в мягких тапочках – Рут и Роб побрели в спальню. Напрягаю слух, чтобы различить еще что-нибудь, с каждой секундой все бесповоротнее стряхивая с себя сон. Нет, ничего.

Мор остался там и сидит один в темноте?

Намного позже, когда скрип стула будит меня уже в сотый раз, слышится, наконец, тяжелая поступь всадника. Он выходит в коридор, шаги приближаются.

Сердце колотится.

Он идет ко мне?

Мысль, от которой раньше мне становилось тошно и страшно, теперь наполняет радостным волнением.