Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам полагается враждовать, но, несмотря ни на что, ты мне, кажется, нравишься. А, да, и остальная часть человечества тоже это заметила.
Я качаю головой.
– Ничего… просто устала.
Всадник, в полном облачении, подходит ко мне. Девушки, если вам хочется почувствовать себя облезлой дохлятиной – просто взгляните на Мора, великолепного и безукоризненного.
Он наклоняется и, всмотревшись в мое лицо, тычет большим пальцем мне прямо под глаз.
– Ты очень устала.
Вносим поправку: протухшей облезлой дохлятиной. Расплющенной на асфальте после того, как ее переехала машина – неделю назад.
– Такие путешествия не проходят даром, – признаю я.
Стресс, долгие дни, проведенные в седле, травмы, которых у меня все больше, неумолимый зимний холод, ненадежная еда – я изо всех сил старалась со всем этим справляться. Но достаточно одного замечания Мора, и все это разом наваливается на меня.
Усталость – это не смертельно, убеждаю я себя.
Но Мор хмурится.
– Тебе нужен отдых. Мы задержимся здесь, – он выглядывает в окно, оценивающе смотрит на тусклое зимнее солнце, – на пару дней.
У меня не хватает духу сказать ему, что два дня мало что изменят. Мы иной раз останавливались и на больший срок. Но и это мало что изменило.
Рядом с Мором мне не может стать легче. Никогда не станет. Как бы он обо мне ни заботился, как бы ни сдувал пылинки, моей природы он не понимает и никогда не поймет. Он глух к вещам, которые меня убивают, а значит, всегда будет требовать от меня больше, чем я в силах дать.
Но вслух я этого не говорю. Наоборот, киваю и слабо улыбаюсь ему.
Он хмурится сильнее.
– Мне не нравится, как ты выглядишь, – он внимательно вглядывается в мои черты. – Ты лжешь, но твое лицо не может меня обмануть. Тебе нужно больше времени? Три дня? Четыре? Ты их получишь – только не смотри на меня так печально. Я не могу этого вынести.
Не припомню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь говорил мне подобное, да еще так серьезно и искренне.
Повинуясь порыву, я крепко обнимаю Мора и прижимаю к себе. Он замирает в моих объятиях, но проходит несколько секунд, и он нерешительно обхватывает меня руками, так что я чувствую себя полностью под его защитой.
– Хороший ты человек, Мор, – говорю я.
И в этом моя проблема. Его не назовешь добрым парнем. Славный, спокойный, мирный – это тоже не про него, но он хороший человек.
Прикрыв глаза, я втягиваю в себя его запах. Он пахнет дешевым мылом, а еще – божеством. (Никогда не думала, что кто-то может пахнуть божеством. Но вот – факт налицо.)
Он прикасается к моему уху губами.
– Ты забыла, Сара, я не человек.
У меня вырывается смешок.
– Отлично. Тогда ты хороший вестник Апокалипсиса.
Он обнимает меня крепче, прижимается щекой к моему виску.
– А ты полна сострадания, – я чувствую, как он наматывает на палец прядь моих волос. – Сострадания в тебе даже слишком много, честно говоря, – договаривает он еле слышно.
Меня немного утешает то обстоятельство, что, как ни назови чувства, которые я начинаю осознавать, Мор, судя по всему, испытывает что-то очень похожее. И пусть каждый из нас гнет свою линию, разрушая друг в друге боевой дух – по крайней мере, мы делаем это вместе.
Два дня спустя мы уезжаем. Больше я бы и не выдержала в этой дыре. Я и сама не образец чистоплотности, но этот дом… Даже сейчас, когда мы отъехали довольно далеко, меня передергивает от воспоминаний о нем.
При виде дорожного указателя у меня вылетают из головы все мысли. После бегства из Ванкувера мы ехали в основном по задворкам, придерживались проселочных дорог, но теперь Мор вернулся на шоссе. И теперь я вижу то, чего не заметила раньше.
Я ахаю, прижав ко рту ладонь.
Сиэтл 54 мили.
– Что случилось? – спрашивает всадник.
– Мы в Америке.
Между нападением на Мора в Ванкувере и тем, как я сама несколько дней назад была на волоске от смерти я и не заметила, как мы оказались в другой стране.
– Ах, Америка, – с неудовольствием тянет Мор, возвращая меня к действительности. – В этих местах люди особенно подлые.
От его слов меня накрывает волной страха, вот нелепость.
– Мор, нам нужно поскорее убраться с главного шоссе.
– Почему? – в его голосе слышится неподдельное любопытство.
А у меня перед глазами его развороченная голова, лежащая у меня на коленях.
– Впереди большой город, – я стараюсь, чтобы голос не дрожал. – Больше, чем тот, последний, – если в Ванкувере Мора поджидали десятки стрелков, сколько же их будет в Сиэтле? – Давай объедем.
– Я не сойду с пути из-за людей.
И больше мы об этом не говорим.
Чем ближе мы к мегаполису, тем мне страшнее. Вот-вот произойдет нечто ужасное. Я это чувствую, как чувствуют приближение грозы, когда сам воздух напитан этим предчувствием.
Как и Ванкувер, Сиэтл начинается не сразу. Мы сначала проезжаем по сонному предместью, оно уступает место другому, заселенному немного плотнее. Потом еще одному. Меня охватывает дежавю – полное ощущение, что это все те же пригороды Ванкувера.
Мор крепче обхватывает меня за талию. Тоже что-то почувствовал? Воздух наэлектризован, напоен запахом насилия.
Я кутаюсь в куртку. Чем дальше на юг, тем ситуация все более угрожающая. Будет только хуже. Портленд, Сан-Франциско, Лос-Анджелес… Кошмар Ванкувера будет повторяться снова и снова. Возможно, что мы когда-нибудь доберемся до западного побережья, но для этого придется пересечь всю страну.
Тени уже начинают тянуть по земле свои тонкие пальцы, когда Мор сворачивает с шоссе, направляя коня в район, застроенный обшарпанными домиками. Вид у этих домишек такой, словно они, обессилев, расположились здесь доживать последние дни.
По безмолвной команде Мора Джули трусит по аллее к неосвещенному дому, стуча копытами по растрескавшемуся бетону. Стены дома покрыты выцветшей и облупившейся бледно-зеленой краской.
Мы подъезжаем к двери, и Мор с грохотом соскакивает на землю. Он небрежно дергает дверную ручку и распахивает дверь.
Не успев спешиться, я замечаю тусклый свет масляной лампы. Свет идет изнутри, и источник его расположен низко. Сквозь дверной проем виднеется диван, на нем лежит старушка с коротко остриженными седыми волосами. В руках у нее книга, очки забавно сидят на кончике носа. Забыв о книге, она смотрит на нас.
Жуть, теперь мы вломились в дом к чьей-то бабушке. Стоило понадеяться, что ужасы позади, как вот вам – еще один.