я не могу влюбиться в адекватного парня? Ну почему?

Я поворачиваюсь к Мэлу, чтобы предупредить его взглядом, но он не смотрит мне в глаза, пялится вперед.

Лифт звенит, Мэл неожиданно берет чемодан Кэллама и выходит за нами, катя его по коридору.

– Пока не забыл, планы поменялись, – говорит он. – Ричардс все-таки устраивает вечеринку в своем пентхаусе. Со всей Европы стекутся звезды. Вроде даже Алекс Уинслоу[13] прервал отпуск с женой и детьми на юге Франции, чтобы заскочить поздороваться. Праздник слишком дикий для такой милой леди, как наша Рори.

Он в курсе, что теперь мне ни за что не удастся выйти из отеля. Это просто мечта Райнера. Старая добрая чумная вечеринка рок-звезд, где сплошь одни знаменитости, где люди висят на люстрах, пишут песни в углах комнаты, создают гипсовые формы в виде пенисов и въезжают на «роллс-ройсах» в бассейны.

Мы останавливаемся у номера Кэллама. Я смотрю на него и тереблю кольцо в носу. Он с улыбкой качает головой.

– Давай останемся и пойдем на вечеринку. Какая разница, где мы, если я буду в тебе?

Мэл стоит напротив нас и наблюдает за всем этим разговором. Меня сейчас стошнит. Не знаю, почему Кэллам так сказал, но теперь я чувствую себя хуже, чем секундой назад.

Я встаю на цыпочки и скромно целую Кэллама в щеку.

– Пойдем в номер, – судорожно шепчу я.

Хлопаю дверью перед лицом Мэла, оставив его в коридоре. С физической точки зрения. И в переносном смысле.

Оставив его вместе с ложью.

С тайнами.

С обременительной интрижкой с замужней Мэйв.

И с чувством вины за то, что скрыл от меня смерть Кэт.

С нашими грехами.

Отвернувшись от двери к Кэлламу, я перестаю ходить вокруг да около.

– Надо поговорить.

Глава четырнадцатая

Наши дни

Рори

Мне так и не удается рассказать Кэлламу, что случилось между мной и Мэлом. Как только мы оказываемся в номере, ему звонят по важному делу, и он запирается на балконе. Кэллам говорит приглушенным тоном финансиста, обещающего сделать из собеседника отбивную. От этого голоса меня пробирает озноб.

Разговор длится примерно часа два и иногда проходит на децибелах, больше подходящих для джунглей. Мне жалко Кэллама, которому приходится работать накануне Нового года. Я как раз собираюсь в душ перед вечеринкой, когда он заканчивает и возвращается с красным, недовольным лицом, бросает взгляд на мою полуобнаженную фигуру и оживляется: оскал сменяет небрежная улыбка.

– Я. Ты. Душ. Секс. Сейчас.

– Надо поговорить.

– А мне сдается, важнее по-быстрому перепихнуться. Тем более когда тазовые косточки у тебя торчат как у Беллы Хадид. Тоска тебе идет. – Кэллам проводит языком по верхним зубам. – Ну же. Только не говори, что все эти дни ты не изнывала по моему члену.

Чувствуя, что терплю поражение, и, вжав голову в плечи, сажусь на кровать и ломаю голову, как сообщить новости. Как покончить с нашими отношениями, ведь это все равно что вскрыть мумифицированное тело и вытряхнуть внутренности.

Бесит, что пророчество Саммер сбывается.

Салфетка ничего не значит.

Она значит все.

Несколько лет назад Мэл предупреждал, что вмешается в мои отношения, если мы встретимся вновь.

И он сдержал обещание.

Кэллам тянет меня за рукав, и что-то в выражении его лица вынуждает мое сердце биться о ребра как о металлические прутья.

Закрыв лицо руками, я начинаю рыдать, сгорая от стыда не только от того, как поступила с ним, с собой, но еще и за то, что стала такой трусихой. За то, что не выкладываю все начистоту, как взрослый человек. Кэллам стоит, смотрит на меня, румянец медленно исчезает с его лица.

– Ладно-ладно, никакого секса. Я не знал, что мысль о нем так тебя расстроит… – Он чешет голову и пытается разрядить обстановку: – Я и правда постриг свои буйные кудри, если ты из-за этого расстроилась.

Я пытаюсь рассмеяться, чтобы поднять ему настроение, но, вот уж честно, нам сейчас не хватит времени на разговор, который точно должен состояться. Я залезаю в душ и включаю обжигающе горячую воду. Смотрю на голубую плитку с крошечными от износа трещинками и задаюсь вопросом, когда все пошло не так.

Я прекрасно понимаю когда. Как только согласилась на эту работу.

Потому что невозможно находиться рядом с Мэлом и не желать его.

Я во многом могу себе отказать, но он никогда не входил в этот список.

С Мэлом я горю. Блистаю. Таю. Любовь к нему мощная и крепкая. Металлическая и живая. Пульсирующий орган – как и мое сердце.

Я выхожу из душа и смотрю на Кэллама, который выбирает запонки из небольшой бархатной коробочки, что он всюду за тобой таскает.

– Нам действительно нужно поговорить, когда вернемся, – бормочу я.

Не поворачиваясь, он, к моему удивлению, отвечает безжизненным голосом:

– Слушаюсь и повинуюсь.

Бутылочка.

Мы играем в бутылочку.

Не вечеринка, а настоящий цирк.

И Алекс Уинслоу так и не появился.

– Уинслоу? – Ричардс затягивается подозрительной на вид сигаретой и смеется, когда я спрашиваю его об известном певце. – Для него лучшая вечеринка – это та, что у телика с женой. Этот придурок на полном воздержании, – говорит он, изображая акцент кокни в худшей вариации, какая только может быть на свете.

Между тем музыка паршивая (в основном это песни Эштона), номер забит полуобнаженными женщинами в тогах. На вращающейся кровати Ричардса, которая продолжает крутиться, самопровозглашенный татуировщик принимает клиентов. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает, что это не самая лучшая идея.

По номеру ходит обслуга, предлагая тарелки с виноградом, сыром, крекерами, шампанским и шнапсом. По случаю Нового года комната украшена золотыми, серебристыми и черными шарами.

Как я уже говорила, мы сидим в круге и играем в бутылочку, как большая кучка пьяных, неадекватных и случайно оказавшихся в одной комнате людей.

– Правила. – Девица из Англии с искусственной грудью и крашеными волосами кружит по комнате словно фея и вовсю стреляет глазками. – Поскольку здесь есть настоящие пары, давайте убедимся, что оба партнера не возражают, если их вторая половинка будет целоваться с другим человеком.

Она останавливает взгляд больших глаз орехового цвета на мне и дерзко приподнимает бровь. Я смотрю на Кэллама, ни на секунду не сомневаясь, что он даст задний ход. После того как мы начали встречаться, я постоянно поднимала в разговоре с Саммер этот вопрос, когда раздумывала, не расстаться ли с ним: привычная для него осторожность сводила меня с ума.

– Я всегда не прочь повеселиться, – к моему изумлению, улыбается он.

И,