в седле. Это убьет…

– Ты должен.

– Почему?

Она посмотрела ему в глаза, покачав головой так, что ее волосы обмели его лицо.

«Она не хочет говорить мне и ненавидит себя за то, что просит меня это сделать».

– Если мы не покинем это место сейчас, – сказала она, – ты умрешь раньше, чем мы доберемся до того дома.

– Если мы двинемся отсюда прямо сейчас, я…

– То, что ты хочешь – средство остановить Моргена, – оно там.

Насколько сильно он хотел этого? Чего он хотел больше, искупления или еще нескольких лет жизни?

«Ты умрешь раньше, чем мы доберемся до того дома».

Умру…

«Она приложила к твоим ранам грязные тряпки, зашила тебя нитками, которые бог знает где валялись, обработала рану каким-то подозрительным спиртным; к чему, как ты думал, все это приведет?»

Она ошибается. Ее проклятое зеркало и тот, кто, по ее мнению, там сидел, ошибаются.

– Что, если я отлежусь здесь? – сказал Бедект. – Несколько дней.

Цюкунфт уткнулась лицом ему в грудь и затряслась от рыданий.

– Прости.

«Я умираю?»

Нет. Только не это. Не так скоро.

– А что в том доме?

– Твои друзья.

– У меня нет…

– И я.

– Твое зеркало солгало о мальчике. Мы в любом случае не смогли бы его спасти. Оно опять лжет.

– Она знала, что это произойдет. Все это.

– Она?

– Моя маленькая сестренка, – выдохнула Цюкунфт ему в грудь. – Вот почему она хотела, чтобы мы оказались здесь.

– Значит, я могу умереть?

– Она хочет преподать мне урок.

«Чему, черт возьми, моя смерть может научить Цюкунфт?»

– Я убила ее, – сказала Цюкунфт. – Мы спорили. Я толкнула ее в зеркало. В нее попали осколки, один – глубоко зашел между ребер. Она умирала несколько часов, а я сидела рядом с ней, держа за руку.

Она содрогнулась, больше не в силах сдерживать рыдания, ее худое тело то прижималось, то вновь поднималось с груди Бедекта. Как будто он мог все это как-то исправить. Он протянул было к ней руку, но на полпути остановился. Он не хотел умирать. Он знал, что представляет собой Послесмертие, и понимал, что ничего, кроме мрака и беспомощности, там его не ждет. Искупления там не найти. Ни для себя, ни для кого-либо еще. Все души, находящиеся там, заслужили свою судьбу. Они были не из тех, кто внезапно изменил свою жизнь и исправился. А что же ждало за Послесмертием? Кровопролитные сражения то и дело вспыхивали и в Послесмертии, и там не нашлось ни единой порядочной души, чтобы остановить это безумие. Он хотел бы утешить Цюкунфт, но колебался.

«Чего ты боишься, старик? Ты умираешь. Ты знаешь, что умираешь».

Бедект крепко прижал ее к себе. Живот вспыхнул огнем боли, но он проигнорировал это.

Его друзья.

– Дом, – сказал он.

– Мы должны идти туда, – пробормотала Цюкунфт. – Там будут твои друзья. И ответы на твои вопросы.

Ответы. Морген.

– Что-то плохое произойдет там, – почти утвердительно сказал Бедект.

– Моя сестра хочет, чтобы я направилась туда.

– Но мы вовсе не обязаны делать именно это. Отправимся куда-нибудь в другое место.

– Она показала мне будущее.

– Черт возьми, девочка! – Да как заставить ее понять? – Ты – гайстескранкен. Это все твои видения. Твоя сестра умерла, ее больше нет. Все это – лишь твое воображение.

– Воображение создает реальность. Мое воображение создаст такую реальность.

Этого он оспорить не мог.

– Но если она хочет вам зла, мы должны проигнорировать ее советы. Она не может заставить нас…

– Если мы не придем туда, твои друзья умрут там.

«Мой список не запрещает мне бросать друзей на произвол судьбы. К черту их».

Бедект вспомнил ночь со Штелен в том темном переулке, когда они перепихнулись по пьяни. Он вспомнил ее лицо в тот миг в Послесмертии, его неожиданно мягкое выражение, когда он отдал ей ее коллекцию разнокалиберных шарфов. Он вспомнил слова Моргена – однажды тот сказал, что Вихтих смотрит на Бедекта как на отца, отчаянно нуждается в его поддержке или хотя бы добром слове. Бедект тогда расхохотался и высмеял наивность мальчика-бога.

– У меня нет друзей, – сказал он.

Цюкунфт поцеловала его в щеку и встала.

– Я иду туда.

– Зачем?

– Я убила ее. Что там ни произойдет со мной, я это заслужила.

– Если я отправлюсь с тобой, это улучшит ситуацию?

– Не знаю, – сказала Цюкунфт, а глаза ее ответили: «Не для тебя».

Судьба – конское дерьмо. Любой, кто думает, что знает будущее, – безумен.

Бедект уставился на эту красивую и сумасшедшую девушку. Каждая клеточка его тела хотела закрыть глаза и заснуть. Лежать здесь, на полу таверны, пока он не проснется в каком-нибудь в другом месте. Он почувствовал себя старым, более древним, чем горы.

Она убила свою младшую сестру. Ну и что? Это был несчастный случай. Чувство вины подтачивало ее, разрушало разум, и в конце концов сделало ее безумной. Она – просто еще одна проклятая гайстескранкен.

– Помоги мне подняться, – сказал он.

Бедект стоял, навалившись на барную стойку всем телом. Кружка, трижды наполненная и опорожненная, находилась в пределах досягаемости его полуруки. В ней еще оставалась примерно половина. Он отправил Цюкунфт в конюшню за кусками кожи и ремнями, которыми можно было бы стянуть ему живот. Если бы он перетянул себе живот достаточно туго, возможно, ему удалось бы удержаться в седле достаточно долго, чтобы…

«Достаточно долго, чтобы что? Чтобы умереть?»

Дверь таверны распахнулась, и в зал вошла Цюкунфт, волоча за собой клубок кожаных ремней, снятых с бог знает какого количества седел. Должно быть, шел сильный дождь, так как ее рубашка и юбка снова промокли насквозь и облепили каждый изгиб ее тела. Бедект чувствовал себя достаточно паршиво, чтобы без особых затруднений проигнорировать открывшийся ему вид.

Подняв ремни, она бросила их на барную стойку. Как и она, они промокли.

– Старики ненавидят дождь, – сказал Бедект.

– Старики ненавидят все.

Возразить тут было нечего.

Цюкунфт нырнула за барную стойку и вскоре вернулась с еще несколькими тряпками и бутылкой какого-то пойла, которое Бедект опознать не смог. Разложив тряпки на стойке (выглядели они еще хуже, чем те, которые она запихала ему в рану), Цюкунфт опорожнила на них бутылку.

– Внутрь было бы полезнее, – сказал Бедект.

Она погладила его по животу.

– Думаю, там уже достаточно. Подними рубашку.

Бедект повиновался, задрав рубаху и разорванную кольчугу. При виде многочисленных шрамов, покрывавших его торс, глаза ее расширились. Цюкунфт потрогала пальцем особенно крупный рубец, начинавшийся под левым соском и уходивший под пояс штанов. Она надавила на него и ощутила, как напряглись под слоем жира