Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горных холодных ручьев,
И за дымкой внизу дол, полный трепетных всходов,
Все деревья в саду,
Равно близость и даль — всё в веселом бегстве смешалось;
Светлый полдень угас.
Но прошумели везде небесной влаги потоки,
И, ясна и юна,
Вновь с потомством своим выходит Земля из купальни.
Радостней и живей
Блещет зелень дубрав, сверкает злато соцветий,
...
Белый, будто бы стадо пастух купает в потоке,
...
К ДИОТИМЕ[206]
Солнце жизни! Цветком, огражденным от непогоды,
Нежная, в мире зимы замкнуто ты расцвела,
Любы думы тебе всё о воле под вешним светилом,
Полон щедрым теплом, грезится мир молодой.
Но уж в прошлом твои лучи, о светлое время,
Только слышен в ночи ветра разбойничий свист.
ДИОТИМА[207]
О, приди и утешь, ты, кому стихии покорны,
Преданны музы небес, хаос подвластен времен,
Битвы гром заглуши миротворными звуками неба,
Так чтобы в смертных сердцах горький разрыв исцелить,
Чтобы природа людей, как встарь величаво-спокойна,
Вновь из бродильни времен мощно, светло вознеслась.
В сердце народа вернись, красота неизменно живая!
Сядь за праздничный стол, в храм лучезарный вернись!
Ведь Диотима живет, словно нежные стебли зимою,
Духом богата своим, тянется к солнцу она.
Солнце ее, лучезарное время, в глубоком закате,
И в морозной ночи бури стенают теперь.
К НОЙФЕРУ[208]
Братское сердце! К тебе я пришел, как росистое утро,
Ты, словно чашу цветка, радости душу открой,
Небо в себе заключи, облака золотые восторга.
Светлым и быстрым дождем звуков прольются они.
Друг! Я не знаю себя, никого из людей я не знаю.
Дух стыдится теперь всех помышлений своих.
Он бы хотел их объять, как все земные предметы,
Он бы...
Но он не властен в себе, и вечная мысли твердыня
Рухнула...
ДОСУГ[209]
Спит безмятежно грудь, и покоятся строгие мысли.
Я на луг выхожу, где уже пробиваются травы
Свежие, как ручеек, где цветка прелестные губы,
Тихо приотворясь, обдают меня нежным дыханьем,
В купах дерев с бессчетных ветвей, словно свечи, горящих
Пламенем жизни, в глаза мне блещут цветы, розовея,
Где под солнцем в ручье резвятся довольные рыбки,
Где вкруг птенцов неразумных у гнездышка ласточка вьется,
Где отрадно кружить мотылькам и пчелам, брожу я
Там средь веселия их; я стою средь мирного поля,
Словно любящий вяз, и меня вокруг оплетает
Нежная жизни игра, словно ствол его — лозы и гроздья.
Часто гляжу я наверх, на гору, что облаком светлым
Темя венчает свое, отряхая темные кудри
В ветре; когда же меня на мощном плече она держит,
Легкий когда ветерок во мне все чувства чарует
И подо мной простирается дол бесконечный, подобный
Пестрому облаку, — я превращаюсь в орла, и кочует
Жизнь моя, как номады, в бескрайнем пространстве природы.
Все же к жизни людей тропа меня вновь возвращает,
Виден мне город вдали, он мерцает, как панцирь железный,
Кованный против гремящего бога людскими руками.
Смотрит надменно он ввысь, и покоятся подле селенья,
И облекает крыши домов, багровея в закате,
Дым очагов дружелюбный; в садах, огражденных с заботой,
Тихо, и плуг задремал среди одинокого поля.
Но в сиянье луны белеют колонны развалин,
Храма врата, в которые встарь устрашающий, тайный
Дух беспокойства вступил, что в груди у земли и у смертных
Пышет и злобствует, неодолим, покоритель исконный,
Что города, как ягнят, потрошит, что на приступ однажды
Брал и Олимп, что в горах не спит и огонь извергает,
Темные сводит леса и стремится за океаны,
В море крушит корабли, — и все же предвечный порядок
Твой, о природа, ему не смутить, со скрижалей законов
Буквы одной не стереть: ведь и он — твой сын, о природа,
С духом покоя одним материнским чревом рожденный.
Если ж я в доме моем, где деревья в окно шелестят мне,
Где играют лучи с ветерком, о жизни людей земнородных
Две-три бессмертных страницы на радость себе прочитаю:
«Жизнь! О жизнь земли! Ты подобна священному лесу!».
Молвлю я: «Пусть тебя топором, кто хочет, равняет,
Счастлив я жизнью в тебе!».
«Безмолвные народы спали...»[210]
Безмолвные народы спали, но прозрела
Судьба, что сон их чуток, и явился
Бесстрашно — грозный
Природы сын, дух древний непокоя.
Он встрепенулся, как огонь, который дышит
В земных бродильнях, стены старых городов
Он осыпает, как плодовые деревья,
Ломает горы и крушит дубы и камни.
И, как моря, вскипая, зашумели
Войска, и, как владыка Посейдон,
Чей-то высокий дух встал над кипеньем схватки,
И чья-то пламенная кровь текла по полю смерти...
И все людские силы и желанья
Отбушевали на чудовищной постели
Сражений, где от Рейна синего до Тибра,
Как дикая гармония, творился
Неудержимый многолетний бой.
Так в это время дерзостной игрой
Пытала смертных мощная судьба.
...
И вновь тебе плоды сияют золотые,
Как чистая звезда в прохладной ночи
Рощ италийских, темных померанцев...
БУОНАПАРТЕ[211]
Поэты — те священные сосуды,
Которые жизни вино —
Дух героев — хранят исстари.
Но этого юноши дух
Стремительный — как его примет,
Не разорвавшись в куски, сосуд?
Не тронь же его, поэт: он — дух природы.
Трудясь над ним, созреет в мастера мальчик.
Не может он жить, хранимый в стихе, —
Нетленный, он в мире живет.
