В разделе о внутреннем положении Германии акцент делался на «полицейском терроре», который «продолжает свирепствовать», преследовании инакомыслящих, массовых арестах и казнях. Отдельно упоминалось о закрытом судебном процессе над писателем и философом Эрнстом Никишем, осужденным на пожизненную каторгу и помещенным в концлагерь. «Положение политических заключенных в Германии, – подчеркивалось, – особенно сейчас в период войны и недостатка продовольствия ужасно. Заключенные в концентрационных лагерях, доведенные побоями и недостатком продовольствия до отчаяния, кончают жизнь самоубийством, бросаясь на окружающую лагерь колючую проволоку, находящуюся под током высокого напряжения. В страхе перед гестапо никто не говорит на улице о политике… Всякая живая мысль, бичующая режим, подавляется, а носители ее немедленно изолируются»{451}.

В качестве еще одного примера приведем докладную записку Павлова «Об антисоветской литературе в Германии», датированную 6 апреля 1940 года. Тема достаточно узкая, но в действительности автор затрагивал более широкие вопросы, связанные с отношением нацистов к Советскому Союзу.

В СССР с началом «дружбы» с Германией попала под запрет вся антифашистская литература, с экранов исчезли фильмы, причем не только те, которые осуждали Гитлера и созданный им «новый порядок», но и носившие общий антифашистский характер. Перестали показывать «Карьеру Рудди» (ленту, показывавшую во всей красе штурмовиков и рассказывавшую о преследовании евреев в Германии), «Профессора Мамлока», «Болотных солдат» и «Борьба продолжается», даже «Александра Невского» Эйзенштейна. Из магазинов и библиотек изымались все произведения, отрицательно отзывавшиеся о нацизме.

Немцы тоже умерили антисоветскую и антироссийскую пропаганду. Это, в частности, отметил в своем отчете генеральный консул в Данциге Михаил Коптелов. «По НСДАП в районе Данцига разошлось соответствующее указание партийного руководства. Против тех, кто ему не следовал, принимались строгие меры, вплоть до исключения из партии. Данцигские газеты начали печатать статьи и заметки, положительно характеризовавшие жизнь в СССР. Ко дню рождения Сталина поместили передовицы, славившие прозорливость великого революционера и советского вождя, который установил дружественные отношения с Германией»{452}.

Вместе с тем, в отличие от советских коммунистов, немецкие нацисты не так уж старались смягчить антисоветский накал своей пропаганды. Фильмов о борьбе с Советским Союзом или Россией им, правда, не пришлось запрещать: германский кинематограф их не производил, и в этой области запрещать было нечего. Ну а литературу пришлось «пошерстить», хотя не так основательно, как в СССР. На это обратил внимание Павлов. Но, констатировав, что «после пакта изъята большая часть клеветнической антисоветской литературы», он посетовал на то, что немцы не довели дело до конца. «Несмотря на установление дружественных отношений с Советским Союзом германское министерство пропаганды не только не пропускает на рынок доброкачественной книги о Советском Союзе, хотя бы даже написанной и людьми из их лагеря, но считает целесообразным оставить некоторое количество антисоветской литературы на книжном рынке. Эти два факта свидетельствуют о том, что Германия не желает, чтобы ее население узнало бы хотя бы приблизительную истину о Советском Союзе»{453}.

Павлов цитировал некоторые образцы антисоветской литературы. В брошюре «Россия и мы» интерес к России был обусловлен исключительно возможностью выкачивания из нее сырьевых богатств. Книга Михаила Цулукидзе «Украина» была пожестче. Речь в ней шла об угнетении украинцев русскими и о том, что спасения украинский народ может ждать только со стороны Германии. «45 миллионов украинцев живут без собственного государства», – сокрушался автор. Павлов возмущался, указывая, что в этой книге «каждая страница проникнута звериной ненавистью к Советскому Союзу и симпатиями к Германии, в которой автор видит будущего спасителя Украины»{454}.

Затем дипломат обращал внимание на то, что министр пропаганды Геббельс «почти ни в одной из речей, начиная с августа месяца [то есть с подписания пакта], ни единым словом не упоминал о Советском Союзе и политическом сотрудничестве его с Германией»{455}. Интересный контраст с похвальными речами о нацистской Германии, которые произносили советские руководители.

Павлов позволил себе общую критику нацистского режима, отметив, что «единый внутренний фронт германского народа» построен на «беспримерном, невиданном в истории обмане народа». Нацисты «пускают в ход все средства (печать, выступление с демагогическими речами своих вожаков перед собраниями рабочих и служащих на предприятиях, расклейка плакатов, маскарады, балаганы и т. д.) для того, чтобы подкрепить свои аргументы»{456}.

В развитие своей мысли первый секретарь затронул совсем уже опасную тему о сходстве двух режимов, нацистского и советского, которая проявилась в оценке начальной фазы Второй мировой войны. И в советской, и в германской интерпретации ее поджигателем изображался «англо-французский империализм». В Германии в ходу был тезис о том, что «английская плутократия якобы объявила войну против рабочего класса». Шеф Трудового фронта[54] Роберт Лей с удовольствием использовал лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», имея в виду борьбу против англо-французской буржуазии. «Иногда кажется, – заключал Павлов, – что нацисты своей демагогией хотят убедить народ, что по существу нет никакой разницы между СССР и Германией, правда, они оговаривают, что Германия установила у себя в отличие от СССР “национал-социалистический порядок”»{457}.

Павлов добавлял, что в Германии соблюдались самые строгие ограничения на ввоз советской литературы. Не допускалась даже продажа советских почтовых марок, которые также могли служить инструментом пропаганды{458}. В отчете полпредства за 1939 год констатировалось: «Германские правящие круги боятся, что правда о Советском Союзе может дойти до народа. Поэтому они не пропускают советских фильмов на германские экраны, запрещают публиковать фотографии Москвы, отдельных советских сооружений и прочее. На книжный рынок не проникло еще ни одной книги, правдиво рассказывающей о политическом устройстве Советского Союза. Наоборот, и сейчас еще можно найти книги об СССР с антисоветскими выпадами»{459}.

Заведующий отделом культуры Аусамта фон Твардовски категорически возражал против показа советских фильмов в связи с их «тенденциозностью». Он же тормозил открытие выставки «Творчество народов СССР», хотя на это, как подчеркивалось в отчете, дал разрешение сам Гитлер{460}.

Показательным примером отношения германских властей к Советскому Союзу являются указания Гитлера германской прессе, которые давались в период самого расцвета германо-советской «дружбы»:

8 ноября 1939 г.: «О торжествах Коминтерна, посвященных годовщине большевистской революции, само собой разумеется, не разрешается упоминать ни в какой форме».

20 декабря 1939 г.: «Запрещается публиковать сообщения, освещающие внутриполитическую жизнь Советского Союза, в том числе запрещается перепечатывать сообщения на этот счет из иностранных источников».

21 декабря 1939 г. [в связи с 60-летием Сталина и официальным поздравлением в его адрес, направленным германским правительством]: «Соответствующее сообщение ДНБ[55] можно опубликовать на первой странице в одну колонку, без какой бы то ни было сенсационности; комментарий не должен превышать 30 строк. Этот комментарий по своему содержанию должен быть сформулирован очень осторожно и касаться не столько личности Сталина, сколько его внешней политики».

1 февраля 1940 г.: «Сообщения о Советской России – страна и люди – публиковать, руководствуясь принципом: чем меньше, тем лучше. На будущее запрещается публиковать также безобидные рассказы о России»{461}.

А вот свидетельства из дневника Геббельса:

29 декабря 1939 г.: «На пресс-конференции изложено наше отношение к России. Здесь