мог подхватить воспаление легких. Но вслух ничего такого, конечно, не сказал. Тем более что Сталин наконец сжалился над продрогшим главой правительства и Народного комиссариата иностранных дел и увел его в дом, в тепло. Там приказал принести горячего чаю с сушками, что придало соратнику бодрости. Понаблюдав, как розовеют щеки наркома, Хозяин бросил коротко и властно:

– Ну давай, показывай, с чем пришел.

Вячеслав Михайлович расщелкнул портфель и вытащил папку с бумагами.

– Ровинский прислал. Он написал, что тебе копию тоже направил, а ты не ответил. Вот он и волнуется. 23-е уже скоро…

Лев Яковлевич Ровинский был заместителем главного редактора газеты «Правда», идеологического рупора Коммунистической партии и государства.

Сопроводительное письмо заместителя главного редактора газеты «Правда» Л.Я. Ровинского народному комиссару иностранных дел В.М.Молотову 21 августа 1940 г. Архив внешней политики РФ.

– Ну, не ответил, – нехотя признал Сталин. – Не было времени. Сейчас почитаем.

И он стал читать вслух:

– «…этот договор является одним из важнейших документов в истории международных отношений нашей эпохи, ибо он ознаменовал резкий перелом в развитии советско-германских отношений и явился “поворотным пунктом в истории Европы, да и не только Европы”».

– Про «поворотный пункт» – это меня цитируют, – заметил Молотов. Сталин искоса глянул на него, ничего не сказал и продолжил:

– «Подписанием договора был положен конец вражде между Германией и СССР, которая искусственно разжигалась провокаторами войны, загнавшими в тупик дружбу между народами Германии и СССР».

– Ага, – хмыкнул Сталин. – «Провокаторы» – англичане и французы, а наша дружба с немцами – вещь естественная и непреходящая. Так?

– Получается, что так, – неуверенно согласился Вячеслав Михайлович.

– Ладно… Дальше… «Советско-германский пакт был подписан в момент, когда над Европой нависли грозовые тучи империалистической войны, задолго и исподволь подготовлявшейся в дипломатических канцеляриях Лондона и Парижа… Провокаторы войны делали главную ставку на разжигание вражды между Германией и СССР… двойственная игра англо-французского блока была полностью разоблачена в ходе переговоров между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР – с другой. Эти переговоры потерпели неудачу, ибо СССР стремился к укреплению мира, а англо-французская дипломатия к организации войны и вовлечению в нее Советского Союза… В результате подписания договора весь Восток Европы был выведен из-под угрозы превращения в театр военных действий… Весть о советско-германском пакте прозвучала как последнее предостережение организаторам и вдохновителям империалистической войны – остановитесь, пока не поздно, не ввергайте народы Европы в войну! Это предостережение не возымело действия. Война началась. Первой жертвой ее стало насквозь прогнившее польское государство, бросившееся в военную авантюру в расчете на пресловутые “гарантии” Лондона и Парижа. Панская Польша не выдержала удара, распалась, развалилась как карточный домик… После распада Польского государства Германия предложила Англии и Франции прекратить войну, Советское правительство поддержало инициативу Германии. Но ни германское предложение, ни выступление СССР не нашли отклика… Советско-германский пакт от 23 августа 1939 года заложил основу для могучего развития дружбы между народами Германии и СССР. И эта дружба будет процветать, несмотря ни на какие ухищрения и козни провокаторов, заинтересованных в дальнейшем раздувании пламени войны»{496}.

– Ну, достаточно. – Сталин отложил в сторону листки бумаги с напечатанным текстом. – Это всё?

– Не всё, – почему-то извиняющимся тоном произнес Молотов, – но по сути всё. Вообще-то… Еще статья в «Известия», там, гм, больше аналитики, как бы по-научному все излагается, но смысл тот же. Договор прошел испытание на прочность. Мы с немцами дружим и будем дружить, а войну развязали англичане с французами. И дальше ее разжигают. С французами уже покончено, одни англичане остались. Они теперь в одиночку с фашистами воюют. Франция уже ничего не разжигает, потому как не может. Нету ее. Как и Польши.

– Но с вишистами мы дипломатические отношения установили? С Петэном?

– Установили, – вздохнул Молотов. – И с другими режимами, которые Гитлер создал. С Тиссо в Словакии…

Сталин помолчал, затем осведомился, прищурившись:

– В чем-то усомнился, Молотухин? Опять на англичан намекаешь? Я же тебе объяснил. Про Польшу и вообще…

Вячеслав Михайлович, расхрабрившись, высказался откровенно:

– Все тревожно, ты и сам это видишь, Коба. Лучше потерять эти польские земли, чем всю страну. Надо бы поаккуратнее с англичанами. Особенно сейчас. Мало ли… Вдруг с немцами не заладится, тогда придется горшки склеивать.

– Такое у тебя предложение, значит. – Сталин наморщил лоб. – А знаешь, я с тобой соглашусь. На перспективу. На будущее. Потому как наше прошлое безупречно. Наша совесть чиста. Мы были готовы драться с немцами, если бы англичане не повели себя так, как повели. «Англичанка гадит». Помнишь, кто сказал?

– Не помню, – сокрушенно вздохнул Молотов. На самом деле он никогда этого не знал.

Для Сталина это не было секретом, и, посмеиваясь, он поднял вверх указательный палец правой руки в поучающем жесте.

– Нужно знать историю и литературу нашей великой страны. Читать поэтов и писателей. Николай Вентцель сказал. Поэт.

– Обязательно прочту, – заверил вождя Вячеслав Михайлович. – Вот вернусь домой и тут же попрошу мне принести этого…

– Вентцеля, – подсказал Сталин. – XIX век. И англичане с тех пор не изменились. Как и англичанки. По-прежнему гадят. Мы сколько раз шли им навстречу, прощали все? Много. Подрубили нам Восточный пакт – простили. Посадили нас в лужу с Комитетом по невмешательству в Испании – простили. Заставили французов похерить пакты о взаимопомощи с чехословаками и с нами – простили. Не взяли нас в Мюнхен, обидели – тоже простили! Что мы еще простили?

– Когда они нас прошлым летом обманули. С переговорами. Тянули резину, под любыми предлогами уклонялись от подписания соглашения. Сами вынудили к немцам пойти.

– Вот этого не простили, – покачал головой Сталин. – Но шанс у них все же оставался. Мы не торопились на Польшу наступать, выжидали. Мало ли как могло сложиться. Если бы англичане с французами всерьез ударили по немцам в сентябре, мы бы еще подумали, как себя повести. С Гитлером в одной лодке оставаться? Нет уж. Возможно, сформировали бы тогда антифашистскую коалицию. Настоящую.

Черновик статьи в газете «Известия» к годовщине советско-германского пакта о ненападении. Архив внешней политики РФ.

– А как же договор с Риббентропом? – вкрадчиво поинтересовался Молотов.

– Любой договор – это клочок бумаги. Всегда и во все времена. Кто сказал? – Сталин вперил в соратника испытующий взор. – Ах, Молотушкин, опять ты ничего не знаешь. Это немецкий рейхсканцлер Бетман-Хольвег сказал. В отношении договора, гарантировавшего безопасность Бельгии. В августе четырнадцатого Германия прошлась по этой стране своими стальными легионами. «Клочок бумаги». Крылатое выражение. Золотые слова. Годятся для любых договоров. И для риббентроповского.

– А вот… – попытался перебить Молотов, но Сталин не позволил. Ему хотелось самому закончить свою мысль.

– Именно «а вот»! Не стали англичане с французишками воевать. Надеялись, что немцы пройдут сквозь Польшу и с нами схватятся. А они в стороне радоваться станут. Пришлось нам с немцами якшаться. Кому от этого стало хуже?

– Если клочок бумаги, так немцы и сами наш договор порвут. Мы же у них на очереди, что тебе объяснять, Коба. Англичане с французами нам пригодятся при таком развороте.

– Только