Мамины руки повисли вдоль тела. Никто не двигался, Этта лишь чувствовала, как ее сердце бьется о ребра все сильнее и сильнее. Она наклонилась, чтобы лучше слышать отца.

– Пришла… добить меня, Рози?

Лицо матери оставалось каменным. Она не дрогнула, даже заговорив покрытым ледяной коркой голосом:

– Ты никогда ничего не понимал. Никогда не верил мне…

– Я понимал… себя… – прохрипел он. – Но, Рози… Элис? Почему… Зачем было умирать ей?

Элис.

– Этта, она защитит тебя… иди… – он сжал ей руку, пытаясь поймать ее взгляд.

Элис.

Перед нею появилось лицо Роуз, она по-прежнему говорила громко, торопливо:

– Я объясню по дороге, но…

Элис.

Этта отступила, не позволяя матери прикоснуться к себе.

Ее похитили, ею манипулировали, в нее стреляли, и она почти потеряла слух из-за Роуз. Все, что Этта когда-либо делала, она делала, чтобы заслужить улыбку, выдавить из нее хоть каплю уважения. Она придумывала матери все новые и новые оправдания, даже когда их уже не из чего было выцедить.

Этта отвернулась, сжимая локти, пытаясь закутаться в саму себя. Исчезнуть.

Она убила Элис.

Интересно, она смотрела, как Этта заходит в проход с Софией? Улыбалась, радуясь, что выиграла и этот раунд? Все, что Роуз нужно было сделать, – это всего один раз притвориться, будто она верит в нее, и Этта покорно отдала свое будущее ей в руки.

Она оставила Элис умирать в одиночестве.

Глаза защипало от стыда и унижения; чувства не желали утихомириться. Она так гордилась собой, держалась так вызывающе непокорно, так хотела показать всем и каждому в этом тайном мирке, что дочь Роуз не уступает матери в силе, реакции и хитрости. Но она не была дочерью Роуз – она была ее орудием. Проведшим годы в бесплодной борьбе за ее любовь, похвалу, хоть какой-то знак внимания…

– Ты… – выплюнула она. Она зажала глаза рукой, но крупные горячие слезы просачивались сквозь пальцы. «Подними голову, – скомандовала Этта самой себе. – Подними голову и посмотри, кто она. Кем всегда была». – Так это ты…

Роуз встретилась с нею взглядом. Дерзким, непреклонным.

Не отрицающим.

Сейчас перед внутренним взором Этты было только лицо Элис, веснушчатой, юной, в униформе, которой так гордилась. Элис в своей квартире в Верхнем Ист-Сайде, с улыбкой встречающая первые гаммы своей ученицы. Элис в концертном зале, взирающая из первого ряда на выступление Этты. Ее жизнь.

Меня вырастила чужая женщина.

Мысли ревели в сознании, царапая и обжигая.

Для нее имело значение лишь то, на что я способна.

Возможно, потому-то мать и не рассказывала ей об их скрытом мире, о ее отце – потому что знала: мягкое сердце Этты неизбежно потянет ее к Тернам, и Роуз потеряет последнюю надежду довести бредовую задумку до конца.

Больше этому не бывать.

Элис – женщина, которая вырастила ее, окутывала своей любовью, вниманием, дала ей всю себя – вот кто был ее настоящей матерью. А эта женщина забрала ее у нее. Убив ее.

Этта выпрямилась, услышав тяжелый грохот приближающихся шагов, и подняла глаза как раз вовремя, чтобы заметить две фигуры в черных плащах, бежавших по краю зала с длинными загнутыми кинжалами в руках. Роуз повернулась, зло выругавшись, и, без колебаний подняв пистолет, выстрелила. Нападающий справа нырнул за мраморный столик, но Роуз выстрелила снова и на это раз не промахнулась. Стреляла она, как всегда, безупречно.

Пока были патроны. Она снова выстрелила, целясь в другого, но пистолет только щелкнул пустым магазином.

Генри наблюдал за происходящим, пригвожденный к полу, призывая все силы, чтобы подняться. Его губы шевелились, он что-то говорил, но Этта ничего не слышала за грохотом собственного сердца и звоном в ушах от контузии.

Отбросив пистолет, Роуз бросилась на оставшегося, сбивая его с ног. Не успела она вновь подняться на ноги, как человек тоже подскочил, готовый вонзить свой изогнутый кинжал ей под подбородок.

Этта не могла оторвать взгляда от солдат, вбегающих в зал, и лакеев, семенящих за ними. Не успели они достигнуть столовой, как Роуз уже пробежала мимо, отпихивая ее в сторону, человек в плаще бросился за ней.

Удар о стену выбил из мыслей девушки всякую печаль, оставив только первозданную чистую ненависть. Пока она обойдется одной лишь яростью.

– Этта… – Генри пытался сесть, задыхаясь и кашляя. Она едва слышала его за звоном в ушах. Его окружили четыре солдата, поднимая на руки. Один попытался схватить и ее, но она ускользала снова и снова. – Послушай… Послушай меня!

Этому нужно положить конец. Если уж ее мать заварила кашу, то Этте – единственной оставшейся в живых Линден – придется взять ответственность на себя и исправить содеянное. Последние сомнения, что еще оставались у нее, теперь полностью рассеялись, сметенные взрывом. Исходную шкалу времени нужно восстановить. Это единственная надежда спасти все, возможно, даже жизни погибших.

Выбор предстояло делать ей. Он должен был бы пугать, давить невыносимым грузом, но, стоило Этте отринуть прошлое, тяжелые вопросы и неуверенность, как этот выбор, напротив, даровал ей освобождение.

Глядя на Генри, она пообещала ему:

– Я покончу со всем этим.

– Нет… НЕТ!

Отскочив от Генри, увернувшись от солдат, Этта унеслась по широкому залу, и лишь окровавленные следы на ковре подтверждали, что она вообще когда-то тут была.

Нагнувшись, Этта схватила надорванный подол платья и оторвала его окончательно, чтобы дать ногам больше свободы. Когда она резко завернула за угол, в ушах послышались хлопки и треск, напугавшие ее, но в целом шум в ушах несколько ослабел, чтобы услышать тревожные звуки.

Этта так резко затормозила, что вспучилась ковровая дорожка. Десятки, может быть, даже сотни людей бежали по залу к ней, выкрикивая «Ochistite dvorets!». Возглавлял штурм человек с окровавленным флагом в одной руке и пистолетом в другой. За ним в воздух вздымались самые разные орудия и оружие.

Они берут дворец штурмом, очищая от прежних обитателей. Этта задохнулась, тяжело хромая. План Айронвуда состоял не просто в убийстве царя. Вне всяких сомнений, его люди были здесь уже давно, сея семена недовольства, смазывая шестерни революции, а затем подтолкнули народ к прямому насилию. Знал ли он, что вместе с остальными Тернами явится и Генри? Уж не приказал ли он дождаться его прибытия?

Этта попятилась и пустилась бегом, на этот раз не направо, а налево. Не сдержавшись, она разок обернулась через плечо, но ничего не разглядела сквозь густую пелену дыма.

Из ниоткуда высунулась рука и схватила ее за запястье. Хрипло пискнув, девушка потеряла равновесие, и ее затащили в какую-то дверь. Она отчаянно пинала и царапала напавшего, но тот захлопнул дверь и прижал к ней с такой силой, что у Этты перехватило дыхание и потемнело в глазах.