Он успел упасть на нее, почти полностью закрыв собой. Сердце Этты застучало по ребрам, колотясь так быстро и так сильно, что она испугалась, как бы оно не разорвалось.

Отец лежал лицом в сторону, одна рука распростерлась на ней, прикрывая. Но он не двигался.

Он не двигается.

Этта выдернула руку, зажатую между ними, превозмогая боль в еще не до конца зажившем плече. Лишенная слуха, окутываемая волнами удушливого дыма, она будто плыла под водой, глядя на искореженные картины жизни морских глубин. Пошарив рукой, Этта нащупала обнаженную, ободранную до мяса спину Генри – его обожгло взрывом. Трясущимися руками девушка нашла его шею, прощупывая пульс.

Не умирай, не умирай, пожалуйста…

Ей не сразу удалось разделить собственную дрожь и еле заметное подрагивание под его кожей, но оно прощупывалось. Генри был жив – возможно, находился на грани жизни и смерти.

Со всей заботой и силой, на какие оказалась способна, Этта качнула отца – ровно настолько, чтобы самой выскользнуть из-под него, но не перевернуть его на обожженную спину. От запаха обгорелой плоти и волос к горлу подкатила желчь. Когда она огляделась и увидела, что осталось от Уинифред, ей пришлось прижать кулак ко рту, чтобы сдержать рвоту.

О боже, о господи боже…

«Айрон…». Дженкинс успел выкрикнуть «Айрон…», не договорив имя убийцы до конца. «Айронвуд». Официант – террорист – прокричал слова, которых она не поняла, но Этта почувствовала мгновение, когда временная шкала снова изменилась.

Генри оказался прав: Сайрус Айронвуд в самом деле послал агентов, чтобы вернуть шкалу времени на круги своя… Но такого в привычной ей истории не происходило; это не могло быть временной шкалой Айронвуда. Значит, эта… какая-то новая?

Ненависть и отвращение обожгли Этту так, словно вся ее душа занялась огнем.

Пол под ее ногами трещал, она почувствовала, как проваливается целый кусок, и поняла, что после взрыва осталась без обуви. Осматривая комнату, Этта ощутила набегающую волну паники, грозившую смыть те немногие разумные мысли, которые еще у нее оставались. Яркие величественные цвета и сияющее золото сменились битым стеклом, брызгами крови и пеплом.

Она была жива. Она должна была оставаться в живых. Она должна… просто дышать… просто выбраться из…

В ушах звенело так, что ни о чем больше думать не получалось. Этта присела на трясущихся ногах и подсунула руки под плечи Генри, подхватывая его под мышками. Открытая рана на спине отца перепачкала кровью ее платье; от легчайшего касания он застонал и вздрогнул всем телом.

В иззубренный рот пола было видно тлеющий зал под ними. Осколки металла и дерева, разлетавшиеся как шрапнель, прорезали ей чулки, посекли пятки и щиколотки. Этта содрогнулась, глядя, как длинные ноги отца безвольно волочатся по полу, подскакивая на неровностях. Сдвинуть его получалось только резкими короткими рывками, и она уже едва не падала в обморок, когда, наконец, сквозь дым проступила распахнутая дверь с лежащим рядом опрокинутым подносом.

Дым постепенно заполнял и зал, но Этта, заботливо опуская Генри на мягкий ковер, почувствовала, что впервые может сделать нормальный вдох. Встав на колени, она искала на его лице признаки жизни. Он обо что-то стукнулся лбом – на правом виске вспухла шишка, по щеке стекала струйка крови.

Ей бы вскочить на ноги и бежать из дворца тем путем, каким они сюда попали, но Этта будто приклеилась к полу, не в силах пошевелиться. Казалось, какие-то части ее души погасли.

Она только-только нашла его, и вот…

Этта поперхнулась непрошеным всхлипом, страшась потерять последние капли самообладания, – нужно сохранить трезвую голову.

«Каково было бы, – неожиданно подумала она, – остаться с Тернами?». В голове прокручивались сцена за сценой, вальсируя вокруг различных возможностей. Быть с отцом – с тем, кто и не подумал бы использовать ее, кто ценил талант дочери, кто объяснил смысл их жизни, кто интересовался ею самой, а не только задачей, которую приберегал для нее в будущем. Биться с Айронвудом, пока железная хватка, которой тот удерживал всех путешественников, не растворится в памяти. Найти Николаса и ввести его в сообщество, которое станет ценить и уважать его так, как он заслуживает. Увидеть все время, галерею всех чудес, какие ее прекрасный мир только мог предложить…

– Этта!

Из-за пронзительного воя в ушах Этта никак не могла понять, действительно ли она на мгновение услышала мамин голос или же он ей почудился, когда на нее навалилось лишающее сил ощущение присутствия Роуз. Девушка медленно обернулась, и мгновение спустя сквозь дым проступила фигура матери.

Взятая в плен Айронвудом, затянутая в его лживые сети, Этта готова была сделать что угодно, лишь бы снова увидеть мать и дать ей возможность объяснить, что происходит. Но теперь она знала все, и это знание далось ей ценой потерь и чередой опустошительных предательств. Глядя на Роуз сейчас, Этта удивлялась, как могла не видеть раньше эту дрожь под поверхностью холодной расчетливости, которой мать себя окружала. Словно бы прямо под кожей Роуз скользили те сумасшедшие наваждения и иллюзии.

Она здесь не случайно. Роуз ничего не делала случайно.

– Это ты сделала? – выкрикнула Этта как можно громче, чтобы слышать саму себя.

На матери были мужские штаны, заправленные в высокие ботинки, и свободная белая рубашка. Длинные светлые волосы Роуз заплела назад, открывая подбитые левый глаз и правую щеку. Сердце Этты невольно сжалось при виде синяков и ссадин, и ей пришлось призвать на помощь гнев, чтобы вновь ожесточить его. От вопроса дочери Роуз вздрогнула.

«Еще бы, – подумала Этта, – я знаю, на что ты способна. И чего хочешь».

Взгляд Роуз метнулся с Эттиного лица на Генри, и она отшатнулась, словно только сейчас его увидела. Когда мать подошла и едва начала сгибать колени, чтобы опуститься рядом с ним, самообладание окончательно покинуло Этту.

– Не смей прикасаться к нему!

– Хорошо, хорошо, дорогая, – лицо Роуз казалось напряженным, она говорила преувеличенно громко, выставив вперед ладонь. Другая нашаривала на поясе пистолет. – Ты должна немедленно пойти со мной.

Господи, как же Этта молила именно об этой минуте, как отчаянно ждала хоть какого-то знака, что мать жива и придет за ней.

Знака, что я ей нужна.

– Генриетта, – голос Роуз обжигал, словно кипяток. – Ты не знаешь, что на подходе, что преследовало меня долгие годы! Я сбила их с твоего следа на несколько недель, когда тебя выкрали, но Тени..!

Тени. Губы Этты искривились от омерзения. Последняя крохотная надежда, что Генри ошибался, что они пришли к неверным выводам, обратилась в пыль.

Под ее руками Генри пошевелился, и Этта ухватила его за лацканы, словно таким образом могла удержать в сознании. В детстве она всегда прятала слезы от матери, слишком хорошо зная, как Роуз их не терпела, но сейчас ей было все равно – главное, что Генри открыл глаза. Его взгляд переместился с нее на Роуз.