Римус улыбнулся, подсвеченный очагом.

– Знаешь ли ты, – начал он ломким голосом, – что семьи объединились под именами деревьев, считая, что это символизирует их будущие достижения и глубоко уходящие в прошлое корни? Айронвуд[6], Жакаранда[7], Линден[8]… Однако я всегда думал, что Хемлоки выбрали имя не в честь дерева[9], а в честь ядовитой травки[10].

– Вы… – задохнулась София.

Николас притих, опустошенный. Ядовитая трава. Но тогда это…

Боже!

– Верно, – улыбаясь, кивнул Римус. – Хемлоки ядовиты и творят свои злодейства исподволь, как действует чай, который вы пили. Вызнав твои желания, они завлекают обещаниями доверия и уважения, россказнями о временной шкале, чтобы заставить покориться своей воле.

София повернулась к Николасу, на ее лице отразился неприкрытый ужас. И его кровь вскипела. Такое выражение лица у той, кому не ведом страх, – он не сомневался, что никогда его не забудет. Она вцепилась в ноги, словно пытаясь силой вернуть чувствительность.

– Теперь тебе не вернуться, а? – фыркнул ей Римус. – Я за пределами досягаемости, и вы столь ничтожны в этом мире, что временная шкала даже не шелохнется из-за вашей неминуемой смерти.

Николас молнией обрушился на старика, толкая его к очагу, достаточно близко, чтобы его туника начала тлеть, а воздух наполнился вонью паленых волос. Улыбка Римуса дрогнула, глаза вспыхнули.

– Ты не…

– Не пил ваше отвратное варево? – усмехнулся Николас. – Нет, не пил. Римус яростно полоснул ножом, целясь в руку, в которой Николас держал меч, и задел челюсть. Парень впечатал старика в стену, на этот раз посильнее, выбивая дыхание из его легких и нож из пальцев. Тот с грохотом упал на пол, и Николас пнул его к огню. Римус насмешливо скривился, словно подначивая Николаса бросить оружие в огонь. Николас схватил старика за тунику, предостерегающе встряхнув.

– Есть ли противоядие? Отвечай, черт тебя дери!

Большая часть его ярости была направлена не на Римуса Жакаранду: Николасу хотелось поколотить самого себя за то, что просмотрел сигналы, подсказки. Даже заметив, что Римус темнит, он не придал этому значения.

– Скоро узнаете, – ответил старик, глядя на Софию, которая изо всех сил пыталась подняться на ноги. – Зря вы сюда пришли…

Николас ударил мужчину рукояткой меча по виску, и тот провалился в беспамятство. Он едва не упал в огонь, но Николас удержал его, бросив скрюченную фигурку на пол.

«Какой же ты дурак, – подумал Николас, – если считаешь, что Айронвуд способен прощать».

– Ник… Карт…

Он бросился к Софии, встав возле нее на колени. Рука девушки сорвалась, и он, поймав ее, ободряюще сжал. Что ему известно о болиголове, кроме того, что этот яд убил Сократа?

– Ты знаешь какие-нибудь противоядия?

Лицо исказилось болью и страхом, но она все-таки окатила его скептическим взглядом.

Черт. У кого спросить, как ей помочь? Они не могли остаться здесь, в Карфагене: они не знали языка, не знали, как найти врача, их было слишком легко выследить. Средь ясного утреннего неба грянул гром, и Николас подскочил от грохота, заглушившего треск огня и на равных соперничая с молотами римлян в гавани. Другой проход.

«Нет времени, – подумал он, – нет времени».

Наклонившись, он подхватил свои пожитки и запихнул в сумку Софии, перекинув ремень через плечо. Обернувшись, Николас увидел, как девушка попыталась скорчить рожу, но не смогла.

– Прости, – проговорил он, наклоняясь, чтобы поднять ее. Она умудрилась поднять руку и шлепнуть его по лицу в знак протеста.

– Не уверен, что ты сможешь уйти отсюда на своих двоих, но если думаешь, что улетишь на крыльях гордости, то конечно…

Она затихла:

– Не… думаю…

Он поднялся на нетвердых ногах, и в глазах потемнело, когда кровь отхлынула от головы. Николас потратил драгоценные секунды, дожидаясь, пока обретет равновесие. Кожа девушки приобрела болезненный оттенок цвета рыбы, слишком долго пробывшей без воды, руки дрожали…

Лекарство. Наверняка не бывает яда без противоядия. Наверняка здесь что-то есть, если Фицхью Жакаранда в самом деле лекарь. Наверняка…

Николас отнес девушку к столу, опустил ее, чтобы поднять и закрыть сумку. Добежав до двери в два быстрых шага, он вдруг вернулся к сундуку, заметив небольшой деревянный ящичек. Пыхтя, вытащил оттуда гармошку и засунул в сумку Софии. Сейчас она была им не нужна: проход и так гудел во всю мощь, но Николасу не верилось, что следующий найдется так же просто.

Он пинком распахнул дверь, перекидывая Софию с рук на плечо. Она слабо стукнула его в знак протеста.

– Так легче беж… – слова умерли у него в горле.

Со второго этажа здания ему было хорошо видно, что находится за стеной дворика на улице.

Четыре фигуры поспешно пробирались через толпу: четверо мужчин в море женщин и детей. Возглавляющий процессию мужчина со светлыми, словно солома, волосами, одетый в выцветшую голубую тунику, выглядел старше остальных. Казалось, бегущие сзади вот-вот растопчут его. «Туники» тех троих казались жалким подобием тог, вероятно, сделанные из простыней, в спешке сорванных с каких-то кроватей что еще хуже: их волосы по-прежнему оставались разделенными пробором и приглаженными по моде девятнадцатого или двадцатого веков. Один даже носил аккуратно подстриженные усы, темневшие, словно слизняк, над верхней губой.

Совершенно нетипично для Айронвудов, которые обычно кичились благоразумием и осторожностью, стараясь не внести изменения во временную шкалу Великого Магистра.

Николас не в первый раз задумался, какую же цену Айронвуд назначил за его жизнь. Большинство путешественников рискнули бы вызвать гнев старика, нарушая его правила, и забыть десятилетия закалки и обучения не иначе, чем за весьма кругленькую сумму. Николас ощутил, как раздувается от глупой гордости.

– Вот здесь, – сообщил бегущий впереди старик – Фицхью?

– Моли бога, чтобы все оказалось так, как ты сказал, старый дурень, – проворчал путешественник у него за спиной. Майлз Айронвуд, разумеется. В последний раз, когда Николас его видел, Айронвуд нанял Майлза, чтобы избить его в отместку за смерть Джулиана. Какая очаровательная встреча.