Они были чужими ей, особенно Алекс, и Леоноре захотелось остаться одной, вернуться в комнату, где все было так красиво, где он был добр с ней и где не произносились эти грязные слова.

– Извините.

Она встала, чтобы уйти. Алекс схватил ее за руку:

– Куда ты идешь?

– О, – вмешалась Молли, – похоже, мы обидели нашу дорогую Леонору своим бессердечием! – Она с насмешливым осуждением окинула стол строгим взглядом. – Следите за своими манерами, детки. Сядьте, пожалуйста, Леонора. Мы просто немного порезвились. Мы будем вести себя хорошо, обещаю.

Леонора села. Официант поднес блюдо с вырезкой, готовясь положить ей.

– Нет, спасибо.

Алекс холодно взглянул на нее, но промолчал.

Молли игнорировала свою тарелку – казалось, такая смена настроения гостьи доставляет ей удовольствие.

– А она мне нравится! – заявила она, сложив губы трубочкой. – Намного приятнее остальных. Да и красивее тоже.

Алекс выразительно посмотрел на Молли и вытер рот салфеткой.

– Итак, Леонора, – продолжила та, – вы должны поделиться с нами своим секретом. Как вам удалось приручить дикого и непокорного мистера Хэррингтона?

– Все, Молли, хватит, – предостерегающим тоном сказал Алекс. Он уже не улыбался.

Она проигнорировала его и для большей доверительности наклонилась к Леоноре:

– Вам ведь, без сомнения, известна его репутация.

Алекс встал:

– Ральф, отвези Молли домой. Она, похоже, перебрала.

Ральф взял ее за плечи:

– Пойдем. Мы нальем тебе чашечку чаю твоего папаши.

– Никуда я не пойду! – Молли отбросила его руки. – Я просто стараюсь поближе познакомиться с этой очаровательной леди. К тому же, я уверена, ей тоже хотелось бы послушать истории о нашем друге.

Алекс бросил салфетку:

– Все, с меня довольно.

Не скрывая раздражения, он подошел к Молли и, несмотря на протесты, с помощью других мужчин вывел ее из зала.

Миссис Фартингтон, глядя им вслед, тронула мужа за плечо.

– Мне кажется, Молли просто ревнует, – шепнула она ему на ухо, и тот недовольно отвернулся. – Она всегда была неравнодушна к Алексу, разве не так?

Вскоре мужчины вернулись. Молли с ними не было. Разговоры и смех возобновились, но Алекс выглядел рассеянным и мрачным. Он словно не замечал Леонору и даже не отодвинул ее стул, когда ужин закончился.

Он молча проводил ее до номера и только у дверей сказал:

– Никогда больше так не делайте! Слышите меня? – Губы его побелели от гнева.

Сердце девушки забилось учащенно:

– Не делать чего?

– Никогда не ставьте меня в дурацкое положение!

– Я только пыталась…

Он двинулся на Леонору, и она в ужасе отступала, пока не уперлась спиной в дверную ручку. Каждое следующее слово он произнес со сдержанной угрозой, верхняя губа его подрагивала:

– Не выставляйте меня идиотом. Никогда.

В номере гостиницы Леонора погрузилась в сон; через открытые окна в ее комнату проникал свет звезд и плывущей по небу луны. В ее сон, граничивший с кошмаром, проникали звуки с улицы, которые делали его еще тревожнее.

Спала она плохо. По улицам между величественными зданиями расползался запах мусора и застарелой мочи. Рассвет скрывался за дымкой от выхлопных газов.

Девушка оделась. Чай и фрукты прислуга предусмотрительно оставила в гостиной. Леонора планировала уехать прямо с утра, и далекая сирена уже пропела ей прощальную песню. Пытаясь затолкать в кожаный чемодан гору разбросанной одежды, она перенеслась мыслями в Питтсбург. И если воспоминания о доме и тете приносили мало радости, то госпиталь звал ее, точно путеводная звезда, и она рвалась к нему, словно в распахнутые объятия.

Внезапно хлопнула дверь гостиной. Нервы ее зазвенели от напряжения. Последовала долгая пауза, прежде чем ручка двери спальни повернулась. Войдя, Алекс закрыл за собой дверь и прислонился к ней, скрестив руки на груди. Он был чисто выбрит, с влажными после душа волосами, но под глазами его залегли темные круги.

– Доброе утро, – официальным тоном поздоровался он. – Собрались куда-то?

– Домой.

Уже произнеся это слово, она поняла, что оно не подходит. Дома у нее не было. А особняк Файерфилдов был всего лишь зданием из холодного камня. От тоски ее охватила слабость.

– Хорошо. – Алекс подошел к дивану и неожиданно легко прижал чемодан, после чего тот без труда защелкнулся. Взяв его за ручку, он поставил его на пол. – Но не раньше, чем я извинюсь перед вами.

Он сел на диван, снял галстук, расстегнул пуговицу на воротнике и принялся массировать виски.

– Иногда я забываю, насколько вы наивны.

Леонора бросила на него возмущенный взгляд и потянулась за чемоданом.

– Простите, это неудачное слово. Не наивны – чувствительны. Вот что я имел в виду. – Он похлопал ладонью по дивану рядом с собой. – Сядьте. Пожалуйста.

Это был не приказ, а просьба, и она неохотно опустилась на край бархатного дивана.

– Чувствительность – одно из качеств, которые мне в вас нравятся. – Алекс смотрел на нее своим мягким взглядом. – Вы должны понять, что я днями напролет работаю среди людей. Причем не таких, как ваш дядя. А людей жестких и грубых, которые скорее раздавят розу кулаком, чем понюхают ее. В такой обстановке очень легко забыть о чувствительности, о нежности, о женщинах. Извините, что я насмехался над солдатами. – Он положил руку ей на руку. – Мы с вами пришли из слишком разных мест, Леонора. И нам нужно иногда встречаться где-то посередине.

Леонора смотрела на руку, лежащую на ее ладони, и чувствовала тепло его прикосновения. В ее жизни было столько холода, что сердце ее тянулось к теплу – и вообще ко всему, что хотя бы сделано не изо льда.

– Давайте начнем все сначала, – предложил Алекс, поняв, что ее боевой запал погас. – Дайте мне несколько дней, чтобы я все исправил. Если по прошествии этого времени вы все еще будете недовольны, я отвезу вас домой. Договорились?

Она кивнула и сжала пальцы, чтобы его тепло заглушило холод. Возможно, именно так все и происходит между мужчиной и женщиной. Она ни с кем не встречалась и не целовалась до Алекса. Может быть, у всех мужчин так меняется настроение; может быть, она действительно слишком чувствительная.

Алекс вздохнул и поднес ее руку к губам, а потом перевернул и осторожно провел пальцем по открытой ладони. От этого нежного прикосновения она вздрогнула.

– У вас такие красивые руки, Леонора. Белые. Гладкие. Идеальные. – Он погладил ладонь большим пальцем. – Они напоминают руки моей матери.