– Простите, что испортил настроение.

Аделиза положила ладонь ему на рукав.

– Вам не за что извиняться. Было приятно побеседовать с вами. – Ради того, чтобы изгнать тревогу из его глаз, она сумела улыбнуться.

Д’Обиньи кашлянул, борясь со смущением.

– Вы не будете возражать, если я еще раз навещу вас?

– Буду рада, – ответила она вежливо, а на самом деле разрывалась между удовольствием от его просьбы и опаской.

Аделиза вышла проводить Вилла. Под стенами конюшни в вонючей луже из дождевой воды и фекалий играл маленький мальчуган лет пяти или шести в шерстяной котте ярко-синего цвета и коричневой шапке: он прыгал в лужу и выскакивал обратно, каждый раз поднимая кучу брызг и отчаянно визжа. Вилл хохотнул и сложил на груди руки.

– Не миновать сорванцу трепки, если мать поймает его в таком виде, – заметил он.

– Мы похоронили его мать перед самым вашим приездом, – ответила Аделиза. – Бедняжка жила в нашем лепрозории. А мальчик, должно быть, улизнул от няньки. Он быстрый, как угорь. – Она хлопнула в ладони. – Адам! – Ее тон не допускал возражений или промедления.

Мальчик обернулся на окрик, и тут же на его бледном личике отразилось раскаяние.

– Я просто хотел сломать небо на картинке, – протянул он тонким голосом.

– Только посмотри на себя! Где Хелла?

Ребенок выпятил нижнюю губу:

– Не знаю.

– Зачем ты хотел сломать небо? – поинтересовался Вилл.

– Потому что мне нужно заглянуть на небеса и снова увидеть мою маму, – объяснил мальчик. – А руками мне небо не разбить, потому что оно слишком высоко.

Аделиза издала сдавленный звук и отвернулась, зажав рот пальцами. Вилл присел на корточки перед мальчишкой, упершись ладонями в длинные мощные бедра.

– Но и ногами отраженное небо не разбить, дитя, – мягко произнес он. – Да ты и сам это знаешь, правда? – (Мальчик кивнул, кусая губы.) – Твоя мама хочет, чтобы ты скорбел о ней, как хороший сын, но разве она не захочет также, чтобы ты продолжал жить дальше и вырос большим, сильным мужчиной, который заботится о других людях?

Еще один кивок и застенчивый взгляд темно-синих глаз.

Вилл оглядел мальчика с ног до головы.

– У меня есть для тебя поручение, – заявил он. – Я задумал подарить госпоже королеве сторожевого пса для ее покоев, но он совсем еще щенок и тоже тоскует по своей маме. Вот я и хочу, чтобы ты ухаживал за щенком, пока он не подрастет. Как думаешь, у тебя получится?

Адам смотрел на него, широко раскрыв круглые глазенки:

– Этот щенок сейчас у вас?

– Нет, но я пришлю его с псарни до конца недели, обещаю. Должен сказать тебе, что я всегда держу свои обещания. – Он взглянул на Аделизу при этих словах, и она тоже посмотрела на него влажными глазами. Потом Вилл снова повернулся к мальчику. – Это очень важное поручение. Такое дело я не доверил бы кому попало.

Мальчик закивал и вытянул тощую спину, словно солдат в строю. Вилл скрепил их договор своим твердым кивком. Мгновение спустя появилась толстая монахиня и закудахтала над мальчиком, будто курица над цыпленком. Значит, это и была Хелла.

После того как она увела Адама мыться и переодеваться, Аделиза обратилась к Виллу:

– Это был добрый поступок.

Он смущенно пожал плечами:

– Забота о ком-то другом отлично помогает справиться со своей печалью. Мне, во всяком случае.

Вилл снова опустился перед ней на колено, прощаясь, встал и шагнул к лошади. Аделиза смотрела, как он садится на красивого скакуна – мощного и плотного, как сам всадник, с такими же добрыми глазами.

– Спасибо вам, – проговорила она. – Спасибо за все…

Не умея подобрать слов, он что-то смущенно промычал, поклонился Аделизе еще раз и пустил жеребца вскачь.

Смотритель запер монастырские ворота. Аделиза прислушивалась к топоту копыт и позвякиванию упряжи до тех пор, пока их не заглушил птичий щебет. Потом она вернулась в дом. За то время, что Вильгельм Д’Обиньи находился в ее комнатах, исходящая от него кипучая энергия растревожила здешний покой, и теперь тут и пахло, и дышалось иначе, как будто в мгновение ока одно время года сменилось другим.

Стефан смотрел на золотистый комок, вертящийся на руках у Вилла.

– И это подарок для королевы-вдовы? – На его лице были написаны недоумение и насмешка. – Да этот щенок изорвет ее башмаки и обмочит платье, а вы знаете, как привередлива она в таких вещах. Уж если хочешь завоевать ее расположение, то подыщи подарок получше.

Вилл вздернул подбородок, но щенок, словно повторяя за ним, тоже вскинул морду с быстрым розовым языком и лишил жест всякой внушительности.

– Я обещал прислать щенка одному ребенку из лепрозория в Уилтоне, которому попечительствует вдовствующая королева.

Стефан поднял брови:

– Ребенку, больному лепрой?

Вилл отрицательно мотнул головой:

– Он сирота. Миледи заботится о нем.

– Понятно. – Стефан прищурился, что-то соображая. – Но ты решил сам отвезти пса в монастырь, не пошлешь со слугой?

Вильгельм опустил щенка на пол, и тот немедленно вцепился в его сапог.

– Сир, – глубоко вздохнув, выговорил Д’Обиньи. – Я прошу вашего позволения сделать королеве-вдове предложение о замужестве.

Стефан уставился на него в изумлении:

– Кровь Господня, вот куда ты замахнулся! – Поначалу короля забавляла эта беседа с Д’Обиньи, но теперь он посерьезнел. – И как давно ты вынашиваешь эту идею?

Вилл осторожно отодвинул собаку ногой, она недовольно заворчала.

– Я всегда высоко чтил королеву-вдову, сир, и считал ее образцом женственности. Аделиза провела в трауре два года, и я подумал, что раз она не решила уйти в монастырь, то я мог бы предложить ей достойный брак.

– А путь к сердцу женщины лежит через добрые дела, особенно когда нет надежды дать ей больше, чем она имела, будучи королевой, так? – хитро улыбнулся Стефан.

Это утверждение не очень понравилось Виллу. В чем-то король был прав, но его слова делали грубой ткань, которую он, Вилл, считал весьма тонкой. Он может дать Аделизе много такого, чего не было у нее, когда она восседала на троне Англии. Тем не менее Д’Обиньи промолчал, лишь поджал губы.

Стефан потряс головой:

– Ты оказался темной лошадкой. Не ожидал от тебя такой прыти, но я все больше убеждаюсь в том, что люди редко на самом деле таковы, какими кажутся. Ну ладно, по крайней мере, твоя просьба не более чем безвредное честолюбие.

– Сир, я клялся вам в верности на церемонии коронации и буду предан вам.

Стефан хмыкнул: