тут-то и состоится его выход. Он поднёс к губам бокал, но понял, что содержимое уже выпито до капли.

Он мужественно направился в кухню, готовый встретиться с ней, что, пожалуй, требовало нового плана. Но кухни теперь не избежать. Кухня – это та территория, где есть шанс раздобыть какой-нибудь мешанины.

Я должен кое в чём признаться, скажет он. С нашим другом фон Гартманом я никуда не продвинулся. Или что-нибудь в таком духе.

Но Сесилии там не было. А Шандор Лукас был. Он поприветствовал Мартина исполненным драматизма жестом и на вопрос, как дела, начал рассказывать, как поссорился с Виви. По его словам, это вообще была никому не нужная фигня, но она развернулась и ушла, а он теперь хочет основательно напиться, чтобы поехать к ней домой или, как вариант, встать под её окнами и орать, и цель в любом случае напиться, даже если она его не пустит. В общем, девушки – это кошмар.

Шандор говорил без перерыва, и от него было не отвязаться. Мартин искал глазами Сесилию и, кажется, заметил её в столовой, но из-за приглушенного света уверен не был. На мгновение он отвлёкся, а когда снова посмотрел туда, её уже не было. В гостиной громче зазвучала музыка, может, она там, танцует под «Kids in America», уже пьяна и ей не надо поддерживать разговор о том, что Америка – это большая империалистическая свинья.

Шандор ушёл искать телефон, а Мартин подсел на диван к незнакомой компании. Сказал им, что пишет роман. Слова сорвались сами собой, хотя это должно было быть тайной (никакого прессинга, никаких ожиданий), но произносить эти слова было так приятно, что, едва слетев с губ, они унеслись вверх, как воздушные шарики, и заняли почти весь потолок.

Ой, с уважением отозвался кто-то, а о чём? А сколько ты уже написал? А сколько всего будет страниц?

Проходивший мимо Густав заверил присутствующих, что если кто-то из гостей и умеет писать, так это Мартин Берг.

Выбравшись с дивана, Мартин пошёл за пивом, и в тот момент, когда он прищурился, чтобы понять, не она ли стоит на террасе, он на неё и натолкнулся. Ей пришлось опереться о его плечо рукой, которую она тут же убрала.

– О, привет!

– Вот так! Сесилия. Поборница мёртвых немцев.

– Что?

– Ничего. Как дела?

– Хорошо. А у тебя?

– Я бы сказал, просто супер.

– Даже так. – Она улыбнулась, рассматривая свой бокал. – Кажется, я видела тебя здесь раньше.

– Мы поздно пришли.

– И чем же ты был так занят? – Вежливый разговор. Она выглядела усталой, ей как будто требовалось усилие, чтобы поддерживать беседу.

– Ну… я приготовил простой ужин, состоявший из рыбных палочек и спагетти. За выпивку отвечал Густав. Мы послушали Die Walküre [48], а соседка снизу стала стучать в потолок, чем нарушила наш прошловековой покой и включила эту, ну, ты знаешь, там ещё та-та-та-та-та-та-таааа…

– «Total eclipse of the heart»?

– Точно. Она врубила её на максимальную громкость, открыла окна и всё такое, и мы подумали: ладно, уходим. Густаву всё равно надо было отвезти пару картин какому-то галеристу, который уже продал все его работы со студенческой выставки, ну, и мы двинули к Стигбергторгет, Густав, картины и я. Но у галериста там оказалась девушка. Я подчёркиваю, мы сразу сказали, что мы только на минуту и сразу уходим, а он такой: нет, заходите, просто выпейте по бокалу, ну, мы зашли на «по бокалу»… ну, Мартин и выпил… а эта девушка явно повеселела. Мне кажется, до этого у неё было не такое праздничное настроение, как при нас с Густавом. В любом случае, поскольку в социальном плане мы оба относительно компетентны, мы действительно задержались там только на один бокал. Это чёртов галерист был бы не прочь и дальше обсуждать – это цитата – «возможности сюжета в постмодернизме» и до утра пить шампанское, но мы сказали, что нам пора. Мы не можем вечно скрашивать своим присутствием их светское мероприятие. Потом выяснилась одна очень неприятная вещь: у нас кончились сигареты.

– Вот как.

– «Домус» был закрыт, и нам пришлось отправиться в сигаретную одиссею на Майорну, чтобы найти там открытый киоск. В трёх первых не оказалось «Голуаз», и я сказал, ладно, давай возьмём «Мальборо», давай возьмём «Кэмел», да хоть «Лаки страйк» давай, нафиг, возьмём, но ты же знаешь Густава, ему позарез нужны только «Голуаз», и мы потащились до того места на Мариаплан. А потом мы пришли сюда. А у тебя что сегодня было?

– Ну, у меня…

– Подожди! Густав! – Густав выходил из кухни и, казалось, избегал смотреть в сторону Мартина.

– Густав, иди сюда. Познакомься с Сесилией!

Густав покорно развернулся, улыбнулся Сесилии и пожал ей руку.

– Очень приятно, – сказал она.

– И мне, – ответил он.

Они втроём замолчали, тишина затягивалась. Первым нашёлся Густав – спросил, откуда Сесилия знает хозяина вечеринки. Сесилия ответила, что это знакомый её знакомого. И у нас так, сказали они. Все снова замолчали.

– Кажется, здесь не курят, – заметил Густав и спросил, не хотят ли они выйти с ним покурить на улицу.

– Конечно, – одобрил идею Мартин. Возможно, тем самым сжигая мосты. Но провидение его не оставило, Сесилия пошла с ними и, стоя на террасе в одних носках, они передавали друг другу зажигалку.

Теперь он видел её целиком: чёрные брюки и пиджак, белая рубашка, так одевается человек, который идёт на ответственную работу. Он услышал, как его собственный голос рассказывает о «Синематеке», как им повезло, что она есть, что это просто источник, утоляющий интеллектуальную жажду и не позволяющий мозгу высохнуть, без «Синематеки» у них остался бы только «Хагабион» [49] с его тупым Голливудом и депрессивными документальными фильмами о какой-нибудь деревне в Румынии. В самый разгар этой тирады Сесилия с лёгкой улыбкой потушила недокуренную сигарету и сказала, что ей нужно в туалет.

Густав ничего не сказал – ничего такого в духе: а, это та самая знаменитая Сесилия. Просто переключился на рассказ о каком-то киноклубе – Мартин толком не слушал, – как будто после ухода Сесилии надо было продолжать тот же разговор.

Потом кое-что произошло. Как из-под земли вырос Шандор и решил в шутку побороться с Густавом, но оба не устояли на ногах и рухнули на землю, и Мартину пришлось помогать им подняться. Потом через целую вечность он их всё-таки оставил под предлогом того, что ему надо пописать, и минут пять простоял в очереди у туалета за двумя девицами, которые тихо, но энергично обсуждали что-то, что