стоял и целую вечность ждал Густава и как потом разозлился из-за того, что Сандерс сыграл только две вещи. Кроме того, он тогда ещё поссорился с Бриттой, она хотела вернуться домой пораньше и рассердилась, когда Мартин отказался уходить с ней, плюс ко всему, в баре не было ничего, кроме пива средней крепости. Он влил в себя с полдюжины банок и дико хотел в туалет, а когда они оттуда ушли и Мартин справил наконец нужду в каком-то дворе на Валлгатан, это засек полицейский, и пришлось заплатить штраф в двести крон.

Они выпили ещё по чашке, и ровно когда Мартин задумался, что будет дальше, Сесилия по-рысьи зевнула и потянулась.

– Ну, что, идём? – произнесла она. – Мне нужно домой.

Возле Валанда они расстались. Сесилия записала свой телефон, велела позвонить, когда он прочтёт фон Гартмана, и, держа руки в карманах, скрылась в конце Васагатан.

Возле библиотеки остался велосипед, и, когда он был уверен, что она его не увидит, Мартин повернулся и пошёл назад.

III

МАРТИН БЕРГ: Иногда люди хотят демифологизировать писательство. Рассматривать его как ремесло, которым может овладеть любой. Возможно, это как-то связано с тем, что очень многие хотят стать писателями, – но если задуматься, то человек подчас хочет «стать писателем», а не действительно писать… как бы там ни было. Разумеется, в работе с текстом присутствует значительный элемент ремесла. Но есть и другое: само сочинительство. Как образуются все те импульсы, из которых в конце концов и получается роман? Откуда они возникают? Почему? Я не знаю, а я проработал с этим двадцать пять лет.

* * *

Клочок бумаги с телефоном пролежал на письменном столе неделю. Как-то Мартину показалось, что он его потерял. В панике, с бьющимся сердцем, он переворошил все бумаги и нашёл его под печатной машинкой.

Шесть цифр, написанные карандашом.

Фон Гартмана он не прочитал. Он его даже не открыл. Но прочесть, наверное, всё равно придётся, хотя бы часть. Или просто сказать, что прочитал? Вряд ли она будет его допрашивать. Или будет? И если он позвонит – что он скажет? Пригласить её на ужин? Но большая часть месячной стипендии уже потрачена, до следующей две недели, так что ресторан исключён. Дома тоже плохо, Андерс никуда не уйдёт, особенно если его попросить. Именно потому что попросили, он вломится совершенно некстати, в рубашке, застёгнутой не на те пуговицы. (Мартин заметил, что пуговицы он специально застёгивает неправильно.) И потом – ужин? Ни с того ни с сего. Насколько он понимает, ей просто нужна книга. Или нет? Что, собственно, означает это «позвони»? Может, просто сходить куда-нибудь выпить пива? А ей не покажется, что он недостаточно заинтересован во встрече с ней? Что ему просто хочется послушать забавные истории про то, как Германия пыталась колонизировать Гану? Или он, наоборот, произведёт впечатление слишком заинтересованного, и она будет ёрзать на стуле, думая, как бы поскорее отсюда выкрутиться, не показавшись откровенно невежливой?

На встречу вообще можно прийти просто так, без цели. Он регулярно проверял, что бумажка на месте.

Он вспоминал её, сидевшую напротив за столиком «Пэйли», как будто рассматривал старое фото. Солнце состояло над ней золотым нимбом, она не сводила с него глаз. Серьёзных и сосредоточенных. И эта её внезапная улыбка – блеск в глазах, радостно приподнимающиеся брови.

Вполне возможно, она с кем-то встречается.

Она не упоминала об этом, но, с другой стороны, не упоминала и о противоположном. Никаких взглядов искоса, никакой загадочности, никаких медлительных фраз, которые Мартин ассоциировал с флиртом. Никаких скрытых или двойных смыслов. Учитывая всё это, неудивительно, если у неё уже есть друг или любовник. Он старше, художник или музыкант. Возможно, профессор. И где-то в его квартире – в мансарде – она сейчас ходит одетая в мужскую рубашку, с распущенными по спине волосами и с бокалом красного вина в руке, а профессор/бойфренд ставит Майлза Дэвиса и рассуждает о буддизме.

– Сумма суммарум, – сказал он однажды, жаря котлеты дома у Густава, – имеется слишком большое количество факторов, вызывающих сомнения, – и погрозил кому-то в воздухе лопаткой.

– Ты мог бы взять и позвонить, чтобы с этим покончить, – вздохнул Густав.

Он курил, сидя верхом на подоконнике, свесив одну ногу за окно. Эту его позу Мартин ненавидел, потому что Густав был из тех, кто может потерять контроль над ситуацией, просто мысленно переключившись на что-то другое. Но Густав клялся, что не упадёт, и лишь отмахнулся от Мартина, когда тот сказал, что такие клятвы принципиально невыполнимы.

– Представь, если она скажет «нет», – говорил Мартин.

– Тогда ты хотя бы будешь это знать. И прекратишь задаваться вопросами.

– Я не знаю, хочу ли я знать.

– Подожди-ка, – Густав поднял сигарету, призывая к вниманию, – почему-то мне кажется, что где-то я этот разговор уже слышал.

Мартин показал средний палец.

– А что бы сделал Сартр?

– Он бы, наверное, двинул напролом, несмотря на то, что был косоглазым и толстым.

– Слабый сам себя делает слабым, герой сам себя делает героем, у слабого всегда есть возможность не быть слабым, а у героя всегда есть возможностью не быть героем, – произнёс Густав. Мартин когда-то озаглавил так своё эссе о свободе воли.

– Да, но…

– Сделай это, и всё.

– Я сделаю это завтра.

– Почему не сейчас?

– Но уже почти десять. Нельзя звонить в десять вечера.

– Помнится, Бритте ты звонил когда угодно и просил купить сигареты, молоко и всё прочее.

– О боже, Бритта. Это же совсем другое.

– Думаешь?

– Она цитировала Витгенштейна на немецком. Во всяком случае, мне кажется, что это был Витгенштейн.

– Ты же говорил, что после Бритты хочешь какое-то время побыть один. Точнее, «свободным», помнится, именно этот термин ты использовал.

– Я свободен.

– Пару недель как.

– Слушай, прошло минимум два месяца. Плюс такими вещами нельзя управлять. Они случаются, и всё. И нужно признать факт. И это может быть совсем некстати. Мироздание не заботится о том, чтобы ты влюбился в подходящее время.

– Конечно, о’кей.

– Она учится на двух факультетах. Я говорил это? Также изучает немецкий.

– И кем она станет?

– Что?

– Ну, с этим немецким и историей? Нацистом?

– Очень остроумно. Хотя если серьёзно, я сам не знаю.

– Там уже горит, – Густав показал на сковороду, сделал затяжку и прислонился спиной к оконной раме.

На следующий день он сидел на кухне и держал в потной руке телефонную трубку. Набрал первые четыре цифры, но быстро нажал на рычаг, когда в дверях появилась подруга Андерса Нина. По