– Но Райнов болгарин, если я не ошибаюсь?

– Да, верно, болгарин. Но национальность в данном случае не имеет значения, а Болгария была по эту сторону занавеса, вернее по ту, раз уж мы сейчас во Франции. Гораздо хуже, что пара всё же не сложилась. Райнову не хватало пародийности, куража, глянца Флеминга. Его герой был слишком прозаическим, настоящим, хотя вместе с тем и полной выдумкой.

– Да. – Айви кивнула и сделала маленький глоток из чарки. – Я понимаю. Наверное, сложно подбирать подобия и анализировать их, будучи воспитанным лишь в одной из культур, а не в них обеих.

– Верно. Но мне удалось найти настоящее сокровище. Венедикт Ерофеев и Харли Томпсон. Вот они знаковые фигуры! Маркеры, маяки, якоря одновременно культуры и субкультуры по обе стороны железного занавеса. Оба были отвергнуты истеблишментом, но со временем стали культовыми. А их книги – это как Инь и Ян, разное и подобное сразу.

– Ерофеева принято сравнивать с Радищевым, нет?

– Это, конечно, сразу напрашивается. Но ведь можно проводить параллели во времени, а можно в пространстве. Мне интересно было переосмыслить тот культурный контекст, который лишь недавно ушёл в историю. Ещё по свежим следам, но уже без перестроечной обличительной конъюнктуры.

Он закончил с салатом и приступил к горячему – рису со всё теми же креветками. Впрочем, там присутствовали и другие ингредиенты, названий коих он перечислить не взялся бы.

– У обоих своеобразная дорожная история, – продолжил он. – Разумеется, в Советском Союзе имелась своя специфика, и вместо личного автомобиля наш герой использовал электричку. Но в обоих случаях это был самый массовый транспорт. Так сказать, «Большая красная акула» против «Длинной зелёной, пахнущей колбасой». Перспективной мне показалась поначалу идея Лас-Вегаса, как места ссылки. Своеобразного сто первого километра в мире капитализма. У каждого из народов был свой ад. Кстати, только побывав с вашей подачи в Вегасе, я понял, насколько близок оказался в своей гипотезе. Но конечно, Лас-Вегас – это не Петушки, а Москва. Москва вообще у нас и Вашингтон, и Нью-Йорк, и Силиконовая долина с Голливудом, и всё остальное. А возьмём персонажей. Казалось бы, ничего общего. Но как творчески они подходили к приёму всевозможных стимуляторов! Разве что у Томпсона шли эксперименты с наркотиками, а у Венечки – с алкоголем. Да, у нас развитие приняло несколько иные формы, более политизированные, что ли. Зато появился особый культурный пласт. Поколение дворников и сторожей – вот наша гонзо-журналистика!

– Это не лишено интереса, – согласилась овда. – Два мира – два Шапиро, так, кажется, у вас говорят?

– Угу. – Николай принялся за еду. – Как-то так.

– Ну а, например, «Низший пилотаж» Ширянова, не эта ли книга подобна «Страху и ненависти в Лас-Вегасе»?

– А вы неплохо разбираетесь в нашей литературе, – одобрительно кивнул Николай.

– Разбираетесь вы, я просто читаю, – мягко осадила его Айви.

– Туше. Но вы опять ищете прямые аналогии. Ведь, если подумать, кроме наркотиков, эти книги ничего не связывает. Разный стиль, атмосфера. И потом, это уже совсем другая эпоха. Это не холодная война, а скорее закат империи. Обычный рассказ о потерянном поколении, которое никуда и ни к чему не стремилось, но и страна вокруг никуда уже и ни к чему не стремилась, так что, по гамбургскому счёту, одно от другого не отличалось. Нет, тут чистый эскапизм отчаяния. Да и потом, в «Пилотаже» отсутствует сюжетная целостность. Отдельные новеллы. Скорее, конкурентом Ерофеева в моём проекте являлся «Заповедник» Довлатова. Там тоже имеется масса параллелей. Но Ерофеев мне показался наиболее подходящим для раскрытия темы.

– И что стало с вашей книгой, она вышла?

– Я так и не дописал её, – вздохнул Николай и немедленно выпил. – Не знаю уж, что стало главной причиной. Честно говоря, навалилось тогда многое. Начал сам экспериментировать с алкогольными напитками, с травкой. Хорошо, что не добрался до колёс и тяжёлых наркотиков. На них попросту не хватило денег. Но я успел разослать первые главы в самые толстые журналы, какие только нашёл, в издательства. Увы, никому не показалась интересной ни тема, ни исполнение, так что от экспериментов с водкой я перешёл на регулярное потребление.

Николай старался говорить без пафоса, так, чтобы не выглядело, будто он жалуется на жизнь. Он давно понял, что женщинам нельзя жаловаться на жизнь, если ты рассчитываешь на их благосклонность. Особенно таким женщинам, как эта. Поэтому, чтобы разбавить впечатление, он сменил тему на более весёлую:

– Сейчас я смог бы запросто написать монографию по придорожным кафе, туалетам и автозаправочным станциям мира, если бы сумел, конечно, привязать конкретные впечатления от исследованных объектов к конкретной стране или региону. Но, увы, большинство наших остановок растворилось в континууме.

– Строго говоря, это называлось бы не монографией…

– Да, пусть называлось бы хоть путеводителем, – усмехнулся Николай. – Однако нам приходится исполнять магический контракт и удирать от погони.

Николай разлил ещё по одной.

– Интересно, как называется моя специальность? – произнёс он, закусывая.

– Литературный критик? – предположила Айви. – Культуролог?

– Нет, я не про ту дурацкую книгу. Там чистое увлечение, баловство, можно сказать. Да и вообще, я пришёл к мысли, что разжёвывать публике замыслы авторов – дело неблагодарное. Большинству до этого нет дела, а если кому-то вдруг потребуется копнуть поглубже, существуют энциклопедии, словари, поисковые системы.

– Тогда какую специальность вы имели в виду?

– Я про то, чем занят сейчас. Мне кажется, слова «фея» в мужском роде не существует. Во всяком случае, в русском языке. Фей? Как-то не очень звучит.

– Вы ведь уже называли что-то такое. Погодите-ка, дайте вспомнить. Ах да. Исполнитель желаний. Чем вам не определение специальности?

– Это так назывался фильм. Но он, как мне помнится, был злым. Тем более что я не исполнитель желаний, я сбытчик мечтаний.

– И куда же вы их сбываете?

– В переработку, в утиль. Ведь что есть людская судьба, если не огромная свалка переработанных мечтаний?

– Я бы поискала какую-нибудь более романтическую метафору.

– Например?

– Курьер фантазий. – Айви отсалютовала ему чаркой кальвадоса.

– Диспетчер грёз, – вернул он салют.

* * *

Они условились не говорить о деле. Но больше никаких общих тем не нашлось. Айви неплохо знала литературу, в том числе современную, но их вкусы лежали в перпендикулярных пространствах. О себе или о своём народе она говорила неохотно, а Николай о своём народе говорить и не пытался. Так что они всё больше молчали, и он просто смотрел на неё, не уставая любоваться этими глазами, и губами, и ямочками на щеках. И ушами, когда они показывались из-под волос. А она нисколько не смущалась. Ей, очевидно, нравилось, когда ею любуются, во всяком случае, чужое внимание было привычным для овды. Николай смотрел и боялся чувств, которые разгорались в нём. В конце концов, он сдался и, чтобы отвлечься, предложил прогуляться по набережной.