Роуан долго и без всякой цели бродила по клинике, мерилашагами просторные, устланные коврами приемные, шла мимо палат, пациенты которыхее не знали и никогда с ней не встретятся. Она чувствовала, как в ней нарастаети становится всепоглощающим давно поселившееся в душе желание поговорить сМайклом Карри. Между ней и этим человеком существовала тесная связь.Доказательством тому служат и происшествие в океане, и таинственные особенностипсихики обоих. По не до конца понятным ей самой причинам Роуан была уверена,что рассказать о когда-то содеянном может только Майклу, ему одному.

Ей было нелегко смириться с собственной слабостью. Ибоотпущение грехов за совершенные убийства она получала только у операционногостола – когда сестры подавали ей стерильный халат и стерильные перчатки и онавставала перед алтарем Бога.

По складу характера Роуан принадлежала к числуотшельников-одиночек. Она умела слушать, но неизменно оставалась болеехолодной, нежели окружавшие ее люди. Особое чутье оказывало ей бесценную помощьне только в медицине – благодаря ему она всегда безошибочно распознавалаподлинные чувства других людей.

Довольно рано, лет в десять или двенадцать, Роуан поняла,что в других людях присущее ей чутье развито далеко не в такой степени, аиногда отсутствует вовсе. Взять хотя бы так любимую ею Элли. Бедная женщинадаже не подозревала, что Грэм не любит ее, что она нужна мужу лишь затем, чтобыбыло кого порочить и кому лгать, и в то же время ему жизненно необходимопостоянно держать ее при себе, в полном и безоговорочном подчинении.

Иногда Роуан хотела обладать подобным неведением – не знать,когда тебе завидуют или испытывают к тебе неприязнь, не ловить людей на лжи.Полицейские и пожарные именно тем и нравились ей, что в определенной степенибыли легко предсказуемыми людьми. А возможно, нечестность, присущая этомуплемени, не настолько раздражала ее. Их хитрости казались безобидными всравнении с запутанной, коварной, исполненной бесконечной злобы непорядочностьюлюдей более образованных.

Конечно, экстрасенсорный дар Роуан был бесценен длядиагностики, и это в полной мере оправдывало его наличие.

Но могло ли что-нибудь оправдать ее способность убиватьодним лишь усилием воли и исключительно по собственной прихоти? Содеянное можнобыло только искупить. Но какое полезное применение могла она найти своемунеобычному дару?

Самое страшное, что столь неординарные способности вполнеподдавались научному объяснению, равно как и психометрический дар Майкла Карри:они могли быть связаны с энергией, которую молото измерить, с теми или инымисложными физическими явлениями, объяснить которые рано или поздно будет не болеесложно, чем возникновение электричества, принципы действия микроволн иликолебаний высокой частоты. Карри получал информацию от предметов, которыхкасался, и все воспринимаемые им образы, весьма вероятно, могли являтьсяособыми видами энергии. Очень может быть, что любой существующий предмет, любаяповерхность, любой кусочек материи хранят в себе подобные «впечатления»,принадлежащие к разряду измеримых.

Однако Роуан не интересовала парапсихология. Ее завораживалото, что можно увидеть в пробирках, на рентгеновских снимках и на графиках. Ей ив голову не приходило подвергать анализу собственную способность убивать.Гораздо важнее было удостовериться, что в действительности она никогда ею непользовалась, что существует какое-то иное объяснение случившегося. Она жаждалаподтверждения своей невиновности.

Как ни трагично, но, скорее всего, никто не в силах внятнообъяснить, что же на самом деле случилось с Грэмом, с насильником в «джипе» и стой несчастной малышкой на школьном дворе. Пожалуй, единственный оставшийся уРоуан выход – это, последовав примеру других людей, оказавшихся в подобныхситуациях, обсудить с кем-то свою проблему и таким образом попытаться снятьтяжесть с души, избавиться от тяжелых мыслей.

Обсудить… Посоветоваться… Поговорить…

Именно в этом Роуан нуждалась больше всего.

До сих пор страстное желание поделиться своими мыслями ипереживаниями возникало у нее лишь однажды. Такие порывы были совершенно не вее характере. Но тогда она едва не рассказала обо всем совершенно незнакомомучеловеку. Временами Роуан жалела, что не сделала этого.

Потребность выговориться появилась у нее в самом концепрошлого года, через шесть месяцев после смерти Элли. Роуан вдруг ощутила, чтобесконечно важное для нее понятие, именуемое «наша семья», навсегда исчезло изее жизни, и чувствовала себя глубоко одинокой. А ведь до болезни Элли все былотак прекрасно. Даже любовные интрижки Грэма не могли разрушить эту идиллию,поскольку Элли делала вид, будто его похождений не существовало. И хотя малокто рискнул бы отозваться о Грэме как о хорошем человеке, его кипучая изаразительная энергия поддерживала бодрый ритм их семейной жизни.

Как сейчас Роуан не хватало их обоих!

Ее страстная, всепоглощающая увлеченность медициной немалоспособствовала утрате доверительных отношений с подругами по колледжу. Из техдевушек никто не пошел в науку. Но Роуан, как и Элли с Грэмом, по-настоящемунуждалась только в своей семье. С самых ранних лет она усвоила, что они«нерушимая троица» – всегда и везде, будь то круиз по Карибскому морю, прогулкана лыжах в Аспене или рождественский ужин за накрытым по-домашнему столом вномере нью-йоркского отеля «Плаза».

И вот теперь их «дом-мечта» на берегу Тайбурона стал пустым,как морская раковина.

У Роуан было странное чувство, что «Красотка Кристина»принадлежит не столько ей и ее избранным партнерам, сколько семье – тем, с кемона прожила десять бесконечно счастливых лет, оставивших в душе неизгладимыйслед.

В один из вечеров после смерти Элли Роуан стояла одна вбольшой гостиной с высоким потолком и вслух разговаривала сама с собой, дажесмеялась, уверенная, что никто не может увидеть или услышать ее. За стекляннымистенами царила тьма, в них отражались лишь мебель и ковры. До нее доносилсярокот прилива, непрестанно бившегося о сваи. Огонь в камине почти догорел. Покомнатам медленно расползался холод прибрежной ночи. Роуан размышляла о том,что ей выпало тяжелое испытание, о том, что со смертью тех, кого любим, мытеряем свидетелей и наблюдателей нашей жизни, тех, кто знает и понимаетмельчайшие и вроде бы несущественные наши особенности, те самые слова,начертанные палочкой на воде. И ничего не остается, только нескончаемый плескволн.

Вскоре после того вечера произошло нечто очень странное: онаедва не вцепилась в совершенно чужого мужчину и не выплеснула на него своюисторию.

Случилось так, что Роуан встретила этого пожилого,седовласого джентльмена – англичанина, как стало ясно, едва он успел произнестинесколько слов, – не где-нибудь, а на кладбище, где покоились ее приемныеродители.