Сразу же после родов ее беспощадно отправили на стажировку в больницу.

«В больнице я проводила в два раза больше времени, чем дома, — рассказывает Эбби. — Без преувеличений».

Гас, будучи финансовым директором одной лос-анджелесской студии веб-дизайна, не только содержал семью, но и полностью отвечал за воспитание детей. Он водил их на осмотр к педиатру, нанимал нянек, когда ему нужно было съездить в командировку, и планировал программу дошкольного обучения. Что же касается Эбби, то она приходила домой, когда Гас уже спал, и вылезала из постели раньше, чем он просыпался.

В глубине души Гас знал, что все их мучения когда-то окупятся и что Эбби старается на благо всей семьи, а не только для себя. И все же эта ситуация напрягала его чем дальше, тем больше. Он начал устраивать Эбби скандалы — если удостаивался ее аудиенции, — и как-то невзначай уходить из дома ровно в те редкие часы, когда она могла побыть с семьей.

«Я боялся, что рассорюсь с ней, — сказал он, — потому что все время чувствовал какую-то затаенную обиду».

Проблема: вера в «справедливый мир»

Экономисты сделали шокирующее открытие: никому не нравится, когда его в чем-то обделяют. Но это еще не все: по их данным, стремление к справедливости и распределению всего «поровну» заставляет нас принимать решения, которые нам самим не очень-то выгодны.

Это наблюдение внесло в экономическую теорию радикальное изменение — ведь раньше считалось, что люди во всем руководствуются собственной выгодой. И правда, разве можно говорить о какой-то справедливости в условиях свободного рынка? Пример: мне, безработному, предлагают сортировать листочки в копировальном центре за $2 в час. Всем остальным там платят по $5 в час, но мне какое дело, для меня и $2 лучше, чем ничего. Конечно, я соглашусь.

Но не торопитесь с выводами. Очень скоро — наверное, уже под конец первого рабочего дня — во мне проснется дух справедливости, и я брошу эту тупую работу, потому что, по-моему, платить другим балбесам больше, чем мне, ужасно несправедливо. Я пойду домой, открою банку пива, включу футбол и скажу себе, что завтра найду работу получше.

«Если все время волноваться о том, что “кто-то получает больше, чем я”, будешь постоянно чувствовать себя несчастным, — поделился с нами Роберт Франк, профессор экономики из Корнелльского университета. — Но мы не можем избавиться от этих мыслей. Жизнь — сплошное соревнование».

Какое отношение все это имеет к нашей теме выгод и издержек, спросите вы?

Ну вот, смотрите. Безработный из нашего примера должен был сделать выбор между двумя простыми вариантами: а) остаться на работе, где платят очень мало денег; или б) бросить работу, получить возможность пить пиво средь бела дня и вообще ничего не зарабатывать. Размышления о том, что с ним обходятся несправедливо, заставляют его выбрать вариант Б. И теперь он без гроша в кармане.

Примерно 30 лет назад трое немецких экономистов, Вернер Гют, Рольф Шмиттбергер и Бернд Шварце, придумали особую игру, чтобы разобраться с влиянием нашего чувства справедливости на экономические решения. Они назвали ее «Ультиматум» — и она стала своего рода сенсацией (во всяком случае, среди экономистов-интеллектуалов). Смысл в следующем: вам дают $100; ваша задача — поделить эти деньги между собой и еще одним незнакомым вам игроком (назовем ее Джуди).

Правила такие: вы не можете поговорить с Джуди, она сидит в другой комнате. Никакие обсуждения и сделки невозможны. Вы играете всего один раз, и, значит, можно смело облапошить Джуди — вы ее никогда больше не увидите. Но есть одна загвоздка. Если Джуди не примет ваше предложение, никто из вас не получит ни цента.

Естественно, вам захочется отдать Джуди как можно меньше и как можно больше оставить себе. Но если вы предложите ей слишком мало — скажем, $5, — она решит, что это нечестно, откажется и оставит вас обоих ни с чем.

С чисто экономической точки зрения, желание Джуди, чтобы все было «справедливо», — это глупость. Даже если вы дадите ей всего $1, она все равно будет на $1 богаче, чем перед началом игры. По идее, она должна быть и этому рада. Но когда экономисты проводят этот эксперимент, более половины игроков стабильно отказываются от сумм меньше $20. И словно догадываясь о том, что второй участник отвергнет «несправедливое» предложение, две трети игроков, делящих деньги, оказываются готовы отдать от $40 до $50. Меньше $20 предлагают своему партнеру только четыре человека из ста{59}.

Как говорит экономист Ричард Талер, «людям свойственно хотеть больше денег, но при этом стараться быть справедливыми и ожидать справедливости от других. Мы все принимаем решения, исходя из этих противоречивых стремлений»{60}.

И, конечно, любая супружеская пара уже в первые десять минут совместной жизни успевает понять: без справедливости никуда. Разница между браком и игрой «Ультиматум» лишь в том, что на кону нечто гораздо большее, чем $100.

В то же время любая пара согласится с тем, что делить все на черное и белое — или сводить любой конфликт к выбору между «уйти» или «остаться» — не самая верная стратегия. А значит, и к вопросу справедливости тоже нельзя подходить слишком однозначно (если, конечно, ваш брак уже не превратился в игру в одни ворота). В какие-то периоды случаются перекосы в ту или иную сторону, но с годами, как правило, устанавливается баланс. А вот если вы будете требовать справедливости здесь и сейчас, есть угроза никогда не достигнуть гармонии — так и будете всю дорогу грызться по поводу того, кто кому что должен.

Такова наша природа

Группа особенно амбициозных экономистов и антропологов перевела «Ультиматум» на новый уровень. Они решили посмотреть, как в эту игру сыграют представители различных этнических сообществ, от монгольских казахов до эквадорских кечуа. В ходе экспериментов они пришли к выводу, что, хотя некоторые народы охотнее делятся деньгами, чем другие, в целом стремление к справедливости является общечеловеческой чертой.

Но, конечно, были народы, которые выбивались из общего ряда. Так, представители индонезийского племени ламалера оказались необычайно щедрыми людьми: они предлагали своему партнеру в среднем 58 % своих денег (эти китобои, изо дня в день выплывающие на охоту всем племенем, с детства приучены к взаимовыручке, заключили экономисты). А на противоположном полюсе оказались перуанские мачигенга — они решались поделиться не более чем 26 % денег. Экономисты сошлись на том, что подобное поведение характерно для сообществ, в которых родственные узы гораздо важнее добрососедских отношений. Наконец, встречались и такие этнические группы (например, среди жителей Папуа — Новой Гвинеи), в которых процент отказов был необычайно высок, несмотря на щедрость предложений. Ученые и этому нашли свое объяснение: в культуре здешних народностей принимать подарки значит признавать свое подчиненное положение относительно дарителя{61}.