чем пропустил такое в свои творения. Разве что в пародии.

Скриптору вдруг стало не по себе. В этом месте пахло смертью. Нет, легкий ветерок приносил только запахи соснового леса, но на уровне образов Григорьев чувствовал смерть. Она пряталась за надгробиями, шумела в ветвях высаженных двадцать лет назад голубых елей. Таилась под землей.

Скорее сесть в арендованный «Форд-Фотон» и прочь отсюда, развалившись на заднем сиденье. Даже если бы было разрешено водить чужую машину самому, в таком состоянии он скорее доверился бы автопилоту, чем сел за руль. Если повезет, и не будет этих непонятно откуда взявшихся пробок, то через час он дома… а там выпить свои таблетки, рухнуть в кресло и подключиться.

И снова стать молодым, с мечом или автоматом в руке. На коне или в танке. И если уж умирать, то снова возрождаться. Сильным и вечным. Тошнит от смерти. Тошнит от тех, кто ее превозносит.

А ведь сын — единственный близкий человек, предмет гордости, продолжатель всех его дел… тоже предатель. Иначе не стал бы говорить ему: «Смирись, папа». Смирись, значит. Значит, отправляет его туда, вниз. К этим, которые там лежат.

Его психика, раньше прочная как гранит, дала трещину лет пятнадцать назад. Он вспомнил, как рыдал, увидев на аллее седую собаку, тоже со слезящимися глазами, еле волочившую лапы. Бродячую — но чистую и с биркой на ухе. Чипованную и с подавленным центром агрессии в мозгу («когда они с людьми начнут такое делать?»). Ретровирусные геномные вставки для снижения рождаемости и автоматическая система контроля над численностью многим людям бы не повредили.

И никакие награды, никакие денежные переводы на его личный чип, который он с удовольствием вживил себе под кожу на запястье давно — хотя и многие молодые побаивались этого до сих пор — ничего не изменят.

Он понял тогда, что эта псина — предзнаменование его и их общей судьбы. Так и оказалось. А ведь тогда еще была жива Ольга, и его самого врачи еще не «обрадовали» длинным диагнозом на латыни.

Когда-то он думал, что завещает развеять свой прах над морем. Как пошло и банально. Потом хотел потребовать (за подписью нотариуса и его личной!), чтобы урну с ним обязательно поставили в доме наследника на полку над камином. Ему это казалось забавным способом троллинга потомков (которые всегда сразу объявляются, даже если десять лет не заглядывали). Пусть думает сын, куда поставить этот неуклюжий сосуд, стирает с него пыль и боится разбить.

Потом задумался об обычном месте в районном колумбарии. И, наконец, решил, что надо завещать распылить свой прах с вертолета над самым грязным промышленным городом мира. Он посчитал, что это будет где-нибудь в Мексике или в Китае, но город этот оказался на Урале — Магнитогорск. Не так далеко от Челябинска, где он родился. — Челябинск когда-то тоже был очень грязен, но сейчас, когда часть производства вынесена за 50-й километр, стал относительно чистым городом учреждений и фирм.

В этом возвращении праха имелся свой смысл. Жизнь совершила полный круг.

Но сегодня он связался с той клиникой и в очередной, последний раз изменил свою волю. Правда, сын об этом еще не знал. Наверное.

Кто-то из приятелей, годящийся по возрасту в сыновья, узнав о его проблеме… точнее, беде, посоветовал обратиться к богу. Другой предложил искать спасение в древних мистических практиках. Третий прислал длинный список книг психологов и философов. Но все они учили одному: смирись с неизбежным. Не ты первый. И другие, получше тебя, уходили. Но Григорьев не хотел относиться к своей смерти философски. И плевать ему было на дохлых мудрецов и мифы народов мира. Он не хотел принятия и смирения. Он хотел победить.

«Боишься смерти?» — спросил его как-то Золотников. На нем была пестрая рубашка, расписанная тропическими растениями, какие-то дурацкие шорты и шлепанцы.

Он был тогда еще жив. Это важное уточнение — потому что пообщаться с ним можно и теперь. Вернее, с его двойником. Ни жена, ни другие родственники не возразили, а значит, фирма была в своем праве.

Уже лет десять как стало возможно поговорить с виртуальными двойниками известных людей — от Плутарха до недавно почившей от наркотиков порнозвезды. И Михаил попал в этот список — по совокупности полученного на протяжении жизни «социального капитала» в Сети. Бесплатно. Тем, кто капитал не собрал — деньги на виртуализацию могли собрать методом крауд-фандинга. Это было ноу-хау одной глобальной IT-компании, крупнейшего провайдера. Проект «Память», куда человек мог загрузить свои воспоминания накануне смерти. Злопыхатели его еще называли «Проект «Некросеть». Дело в том, что, просто имея аккаунт в Сети, человек все равно оставлял свой «слепок» после ухода в Вечность. При регистрации человек давал согласие и на такое использование личных данных — до особого возражения.

Григорьев загрузил туда о себе все, что можно. Хотя и понимал, что это суррогат, а не его личность. Но даже таким крючком он пытался зацепиться за бытие.

Хотя сам чурался общения с чужими призраками в сети. Его еще в молодости пугал телефонный робот «Сири» своими вполне осмысленными ответами на многие вопросы.

Да и не был этот человек ему таким уж близким другом.

Это было два года назад, на праздновании по случаю вручения Каннского льва ретро-фильму «Россия будет свободной», где от одного из них был сценарий, а от другого режиссура. Это был неплохой эпик, с масштабными сценами на площадях, со шпионской интригой и любовной линией… хотя фильмы второго поколения — с эффектом присутствия — уже тогда начинали проигрывать новому увлечению — картинам третьего поколения, с эффектом участия. Виртуальным интерактивным играм. Виркам, стершим границу между игрой и кино.

Молодежь хотела не только видеть, осязать и нюхать, но и влиять на ход сюжета. Они не понимали, что были сюжеты, на которые влиять не надо. Чапай должен утонуть, Христа должны распять, а «немытая» Россия… должна стать сначала кровью умытой, потом просто раздраконенной… старое, но меткое, выражение. А потом уже свободной. Для тех, кто доживет. Ну а потом, конечно, должно наступить примирение овец с волками. Что касается идейного наполнения этого фестивального кино… для него это была просто работа. Втайне он посмеивался над теми, кто принимал эту постиронию за чистую монету.

Тогда компания из девяти человек арендовала охотничий домик (на самом деле шикарное поместье, в котором одной робоприслуги было девяносто единиц и еще пять живых лакеев с ливреями). В одном из немногих уголков, где можно было легально стрелять дичь,