Если в чем-то и сохранялись крохотные различия между странами-членами Содружества, так это в том, что в Российском Государстве лимузину с электронными номерами Мирового Совета уступали дорогу все, кроме полиции и спасателей. Хотя иногда даже они уступали. Тут были сильны традиции, хоть и пошатнувшиеся в последние десятилетия. Но власть все еще значила больше, чем в Европе.

Зеленый цвет. «Семья». Единственный человек имел такой идентификатор. И он сам, Виктор Семенович, точнее его айдент — для этого гостя тоже светился зеленым. Хотя отношения между ними далеко не всегда были гладкими и «цветущими».

Прохор. Когда-то их, стоящих рядом, было трудно принять за тех, кем они являлись — за отца и сына. Скорее можно было принять за альтернативную пару, что тут, в Российском Государстве, все еще немного осуждалось. Все дело в том, что они смотрелись почти на один возраст — и в пятьдесят и семьдесят, и в шестьдесят и восемьдесят. Оба рано облысевшие и поседевшие, с виду не пышущие здоровьем и худые, словно высохшие деревья.

Но потом сын развелся со своей второй женой и прошел два сеанса омоложения. Теперь он выглядел на сорок пять и был похож на голливудскую звезду, хотя и говорил, что процедура дает только внешний эффект и «возможность умереть молодым» — поскольку вернуть приемлемый вид коже и тонус мышцам проще, чем целостность внутренним органам. И целиком ударился в карьеру. Трое его детей от прежних браков выучились в Париже и Лондоне и остались где-то в Западном полушарии. Своим потомством они обзаводиться не спешили. Кстати, особой эмоциональной привязанности к выросшим внукам Григорьев-старший не чувствовал. Да, впрочем, он мало к кому ее теперь ощущал. Что-то внутри него горело всю жизнь, но теперь выгорело почти до золы, и он все больше понимал тибетских монахов.

Ему в чем-то даже нравился прагматичный подход сына.

«Не хочешь в хоспис, отец? — «папой» он почти не называл его лет с десяти. — Тогда давай в Дом Счастливой Смерти в Амстердаме. Там есть такая услуга, что сразу после щадящего прекращения жизнедеятельности мозг будет изъят и помещен в крио-сосуд. А я все оплачу».

Он тогда думал, что Прохор шутит. Нет, тот оставался предельно серьезен. Чувство юмора ему вообще было мало свойственно.

Виктор Семенович вспомнил случай, когда тот был подростком. Как-то раз, проходя мимо комнаты сына, он вдруг услышал его непривычно серьезный голос: «К нам домой кто-то залез, и я его убил».

Не удивился ничему. Ни тому, что кто-то смог залезть в их квартиру на пятом этаже охраняемого кондоминиума. Ни тому, что тщедушный сын смог с ним справиться и даже убить. А уже лихорадочно соображал, что делать с трупом. Но оказалось, тот просто играл в "Lifecraft".

С тех пор сын почти не изменился. Стал только еще суше и циничнее. Да и сам Григорьев рано перестал называть его «Проша», когда понял, что это ему неприятно. Старорусское имя — для года, когда сын родился, было довольно оригинальным. Это уже после десятых годов Россию заполнили маленькие Святозары, Мелании, Ярославны, Ярополки, Мстиславы, Элессары… ой, нет — последнее − эльфийское имя. Хотя когда-то мальчик с таким посещал один с Прошей садик. Более популярным, чем старорусские, было разве что имя Владимир, да еще с тридцатых годов — Евгений / Евгения. После популяризации практической евгеники и тестов на совместимость.

«Ты же говорил, что не приедешь?» — послал старик сообщение прямо в автомобиль. Но тот проигнорировал, а голосовой канал связи даже не открыл. Это было в его духе.

Хотя Григорьев-старший и так знал, почему тот пожаловал. Видимо, как-то пронюхал про изменение завещания. Конечно, эти данные приватны и защищены законом, но для того, кто сам — закон, здесь в Российском Государстве — барьеров и засовов не было.

Лимузин, изготовленный в Баварии, с эмблемой в виде Земного шара, окруженного венком лавровых листьев, остановился прямо у ворот кладбища, перегородив подъездную дорогу. Служитель в синей униформе — судя по акценту китаец-хань, но не из потомков старых иммигрантов, а из новых экспатов — даже не попытался высунуться из своей будки. Идентификатор и герб он не мог не увидеть, а конфликтовать с властью даже легальный мигрант не стал бы. Кладбищенский сторож — невелика птица, хоть и зовется «менеджер по безопасности». На всех других погостах давно стояли автоматы, как на парковках машин и коптеров.

Впрочем, когда худая жилистая фигура в черном выскочила из открывшейся вверх дверцы бронированного автомобиля, машина сама не спеша заняла свободное место на парковке. Заодно подключившись к солнечному заряднику.

Виктор Семенович увидел, что Прохор уже спешит к нему, короткими кивками отстраняя пытавшихся заговорить с ним людей в таких же строгих костюмах и при галстуках — несомненно, узнавших высокого гостя. Судя по айдентам, это были чиновники из мэрии.

Видимо он что-то им послал такое невербальное, что они сразу отстали.

— Привет, папа, — сказал сын вслух и взял отца под руку.

«Отойдем», — пришло “short message” с требовательным эмотиконом.

Его хватка была такой цепкой, что Григорьев-старший невольно испугался. Но пошел за сыном. Для посторонних глаз все смотрелось так, будто они совершают чинную прогулку. На самом деле Прохор чуть ли не тащил его.

«Отец, какого черта?!» — пришло второе сообщение с кучей гневных эмотиконов в конце. Наверняка, по трижды защищенному каналу. И, учитывая малое расстояние, взломать его было невозможно. Но чего сын боялся? Его лицо, которым он всегда умел управлять, выражало страх, гнев и растерянность. Не лучшие эмоции для политика.

Он довольно рано увидел в сыне задатки лидера и знал, что рано или поздно тот их реализует. А еще понял, что тот обладает более сильной волей, чем он сам. И что на дворе не то время, когда старший в роду всегда главный.

Впрочем, Григорьев-старший не завидовал. И еще он знал, что такие задатки всегда соседствуют с хорошей порцией цинизма и жестокости.

Тем временем они достигли безлюдной аллеи на краю кладбища, где были только старые и не такие престижные захоронения. Убирался тут, похоже, робот-дворник, потому что на участках с могилами оставались полосы опавших листьев в углах оградок, куда не пролезали его валики.

— Отец. Зачем ты меня позоришь? — тяжело вздохнув, начал говорить сынок. — За каким лешим ты связался с этой клиникой? Ты же не нищеброд из гетто, который продает свои внутренности, чтобы купить синтетической наркоты. Если об этом узнают, будет