– Кого я вижу?! Питер Альдестад! Где ты пропадал столько недель, даже месяцев?! Видел вчера мокрый снег? А сегодня на небе ни облачка… Вот уж и вправду причуды погоды! Возьмешь кусок пирога?

– Не сегодня, – говорит папа. – Хотя пахнет вкусно.

Продавцы улыбаются и кивают, пристально смотрят нам вслед.

– Что-то она мелковатая, его дочурка.

– Совершенно не выросла с тех пор, как мы ее видели в прошлый раз.

– И по-прежнему ходит в перчатках, даже летом. Странно.

Я кусаю губу. По крайней мере, когда мы были с мамой, люди ничего такого не говорили. Они просто смотрели. Даже не знаю, что лучше, но я рада, что папа крепко держит меня за руку. Он легонько сжимает мои пальцы, и мы идем дальше.

Он ведет меня в дальний конец рынка, где мы никогда не бывали с мамой. Мне всегда было интересно, что там. Теперь ты тоже увидишь, dukke. Я подпрыгиваю на ходу, чтобы лучше видеть.

Отсюда уже хорошо видно море, такое огромное. У причала стоят два больших корабля, их паруса вяло висят. Ветер есть, но он совсем слабый. Дорожка сужается в ниточку, толпа поредела. Здесь почти нет людей. Мы проходим мимо сгорбившейся старухи, плетущей коврики и корзины, мимо старика, который вырезает фигурки из деревяшек, выброшенных морем на берег. Папа приподнимает шляпу, но не останавливается, чтобы поговорить со стариком и старухой. Мы идем на вершину холма по извилистой дорожке, к самому последнему шатру. Он стоит так близко к краю обрыва, словно сейчас рухнет в море.

Шатер очень маленький и отличается от остальных; все его стороны плотно закрыты, что внутри – не видать. Стены шатра сделаны из узорчатых ковров, шкур животных и кусков вышитых тканей. На скрюченной ветке у входа крепится вывеска, на ней нарисована королева, сидящая на троне. В одной руке она держит змею, в другой – полумесяц. У подножия трона вихрятся красные, оранжевые и зеленые языки пламени, огонь лижет ей ноги. Под вывеской висит колокольчик из стеклянных сосулек – звенит на ветру. Вход закрыт пологом из бусин на нитях.

Папа указывает на них:

– Войдем внутрь? Выберем тебе подарок на день рождения.

Да! И тут раздается тихий перезвон.

– Этот голос я узнаю повсюду. Питер Альдестад. Наконец ты пришел! – доносится из шатра мелодичный, певучий голос.

Я смотрю на папу, но он уже раздвигает занавес из бусин. Мне почему-то больше не хочется прыгать на месте.

– Надо ли напоминать тебе, Хильда, что уходишь все время ты, а не я?

– Конечно, во всем виновата моя жажда странствий!

Папа улыбается, снимает шляпу. Я оглядываюсь, пытаюсь понять, с какой стороны доносится голос, но вижу только разноцветные ткани и блестящие камушки – на стенах, на полу, на потолке. Весь шатер сияет, будто сундук с сокровищами. Я вздыхаю и медленно поворачиваюсь на месте. Мне хочется все осмотреть, все потрогать.

– Нравится, мой крольчонок?

– Это самое-самое красивое место на свете, папа.

Откуда-то из глубин маленького шатра доносится женский голос:

– Она совсем на тебя не похожа, Питер… но у нее точно такое же чувство прекрасного, как у тебя.

– Да, так и есть, Хильда. Так и есть.

– Подойди ближе, девочка… я хочу на тебя посмотреть.

Из-за тканей и шкур появляется женщина, словно соткавшись из воздуха. Я невольно делаю шаг назад. Она одета в слои синей ткани; длинные юбки волочатся по земляному полу, из-под юбок видны кончики босых ног. Папа подхватывает ее на руки и кружит на месте. Ее смех сливается со звоном бусин и колокольчиков, покачивающихся на ветру. Папа ставит ее на землю и отступает на шаг, чтобы ее рассмотреть. Он по-прежнему держит ее за руки.

– Давно мы не виделись, да?

Она хихикает и кивает. Потом они оба оборачиваются ко мне, вспомнив, что я тоже здесь. Женщина машет рукой, чтобы я подошла ближе. Машет медленно, настороженно, словно боится, что я убегу. Я прячу куклу за спину и стою на месте, глядя на женщину. Папа тоже глядит на нее, его глаза как-то странно блестят. Я гадаю, откуда он ее знает. Гадаю, что сказала бы мама, если бы узнала, как ведет себя папа в присутствии этой женщины. Я прищуриваюсь и пытаюсь посмотреть на нее другими глазами.

Она очень странная, не такая, как все остальные женщины, которых я видела раньше. И совсем не такая, как мама. Она невысокого роста, у нее мягкая, теплая с виду кожа, похожая на мед. Она вся состоит из округлых изгибов: пышные бедра, круглые щеки, пухлые губы, полная грудь. Ее волосы ниспадают до талии копной распущенных черных кудрей. Я знаю, что это грубо и некрасиво – вот так откровенно разглядывать человека, но не могу удержаться. Она тоже глядит на меня, у нее черные глаза и красные губы, как спелые ягоды. Я прижимаюсь в папиной ноге. Он подталкивает меня вперед. Она протягивает ко мне руки, у нее кольца на каждом пальце, на запястьях – браслеты из бечевки и кожи. Я не хочу к ней подходить, но все-таки подхожу.

– Ох, Питер. Она настоящая красавица, как ее мать, надо думать. Хотя сразу видно, что она не такая, как все.

– Точно как и ее мать.

– Значит, вся в мамочку. – Она указывает пальцем на мою куколку. – Это кто тут у нас? У нее есть имя?

Я не хочу отвечать, но мой язык меня предает:

– Нет, это просто dukke. Мне ее сшила мама.

Она прикасается к волосам моей куколки, сделанным из красной пряжи.

– Очень мило. – Она говорит так, будто это нисколько не мило. – Кстати, как поживает твоя жена?

– Я поэтому и пришел. Мне нужна помощь, Хильда. Кажется, началось то, чего я боялся.

Она пристально изучает мое лицо. Что-то переменилось. Она хватает меня за руку и вдруг срывает с меня перчатку. Я пытаюсь выдернуть руку, но женщина держит крепко. Ее совершенно не удивляет моя синяя кожа, она проводит ногтем по линиям у меня на ладони, раздвигает мне пальцы. Трет большим пальцем отросшую перепонку. Мне все-таки удается выдернуть руку, и я прячу ее в волосах моей dukke. Женщина отдает папе мою перчатку. Он мнет ее в кулаке.

– Похоже, ты прав, Питер. Но что я могу сделать?

– Ничего сложного я не прошу. – Он откашливается, прочищая горло. – Но сначала Лейда выберет себе ткань на новое платье. Ко дню рождения.

– Вот как? Сколько тебе лет, девочка?

– Почти восемь.

Я наблюдаю за ней, жду, как она отзовется на мои слова. Я думала, что они произведут на нее впечатление, но, кажется, получилось наоборот.

– Ох, Питер, как летит время! Если старые сказки правдивы, ее время и вправду уже на исходе.

Папа снимает шляпу, чешет в затылке.

– Я знаю… но не знаю, что делать.

Она указывает на стул. Папа послушно садится. Она теребит в пальцах сверкающий камень, висящий у нее на шее, потом встает на одно колено передо мной. Ее ожерелье колышется, словно плывет в воздухе. Я вижу, что это черная бабочка, застывшая в стекле.