– Нет, Мае, тебе нехорошо… Ей нехорошо, доктор.

– Спасибо, Питер. Я сам разберусь с пациенткой. Что ж, давайте посмотрим.

Я хочу встать с постели, но не встаю. Я прислушиваюсь, затаив дыхание.

– Так-так. Дышите. Теперь не дышите. Покажите язык. Гм. Ja vel[60].

– Что с ней, доктор?

– Вы не могли бы оставить нас на минуточку, Питер? Совсем ненадолго.

Я слышу папины шаги. Я зажмуриваюсь еще крепче и надеюсь, что он не зайдет ко мне в комнату. А потом чувствую его ладонь у себя на лбу. Я тихонько похрапываю, но его не обманешь. Он цокает языком.

– Ты вся горишь, Лейда… Ты тоже болеешь?

Я качаю головой – нет, не болею, – жар приливает к щекам. Папа садится ко мне на кровать и тут же подскакивает как ужаленный. Из постели льется вода.

– Какого черта? Лейда, лежи спокойно, не бойся. Папе нужно… О боже. Доктор Якобсен!

Доктор врывается в комнату. Рукава его рубашки закатаны до локтей, очки съезжают на кончик острого носа. По сравнению с папой он кажется карликом, его взгляд мечется из угла в угол, будто он опасается, что на него нападут. И моя мама его так боится? Мне он вовсе не кажется страшным. Папа зажигает свечу и подносит ее к моему лицу. Я моргаю. И улыбаюсь. Папа хмурится. Потом наклоняется, опускает свечу и светит под кровать.

– Что такое, Питер? Что вы так разволновались… Что за черт?

Я наблюдаю, как папа и доктор садятся на корточки и смотрят на огромную лужу, что растекается у меня под кроватью. Доктор Якобсен снимает очки и наклоняется еще ниже. Он принюхивается, окунает в лужу указательный палец и подносит его ко рту. Его брови ползут на лоб.

– Ох, батюшки. Откуда…

– В последнее время у нашей дочери появились проблемы с мочевым пузырем. Наверное, из-за какой-то инфекции.

– Нет, Питер. Это не моча. Прозвучит странно, я понимаю, но это морская вода.

– Не может быть. Откуда здесь взяться морской воде?

– Может быть, крыша течет?

Я ложусь на бок, подтянув колени к груди, и со всей силы сжимаю ноги. Папа с доктором осматривают всю комнату: потолок, стены, кровать. Они смотрят везде, но только не там, откуда течет вода.

Я пытаюсь услышать маму в соседней комнате, но мама молчит. Я сама по себе.

Папа и доктор пытаются найти объяснение происходящему: дырявая крыша, открытое окно, шалости озорного ребенка…

– Я вас уверяю, что Лейда никогда бы не стала такого делать, – говорит папа.

Доктор поднимает руки над головой, словно боится, что с потолка хлынет дождь. Он велит мне сесть, чтобы ему было сподручнее меня осмотреть. Я качаю головой. Я знаю, что стоит только мне сдвинуться, как из постели польется вода.

– Лейда, слушайся доктора. Ты же хорошая девочка, да?

Я сажусь. Вода стекает с обеих сторон матраса. Доктор ласково тянет меня вперед. Вода течет снова. Он прикасается пальцем к моей ноге. На бедре остается мягкая влажная ямка, сочащаяся водой.

– Что-то тут странное… очень странное.

Папа стоит, сцепив пальцы в замок.

– Температура высокая, кожа бледная. Кажется, у нее… Ох ты, батюшки. Что у нее с руками?

Доктор Якобсен хмурится. Подносит мою руку поближе к глазам. Я ненавижу, когда меня так разглядывают. Мне хочется сжать руку в кулак. Спрятать синие пальцы и перепонки. Но я не сжимаю кулак. Доктор Якобсен смотрит на папу, весь – сплошные глаза и изумленно открытый рот. Папа коротко кивает. В этом кивке – вся странность его дочери, весь мой раскрытый секрет. Извини, папа.

– Можно мне взглянуть на ваши руки, Питер? – Папа, кажется, удивлен. Но послушно протягивает руки вперед. Доктор поправляет очки, смотрит, прищурившись. – Гм. Я вижу только тюлений палец, но в легкой форме. Недавно били тюленей?

Папа убирает руки, скрещивает их на груди. Его лицо как закрытая дверь.

– Никогда. Я давно уже этим не занимаюсь. Пальцы, случается, опухают, когда тянешь сети.

– Мажьте камфорным маслом, оно хорошо помогает. – Доктор снимает очки и улыбается мне. – Сможешь сейчас растопырить пальцы? Гм. Поразительно. До меня доходили какие-то слухи, но я им не верил. Есть врожденный порок, называется синдактилия, сиречь сращение пальцев. Но он встречается крайне редко. Как давно у нее… такие руки?

– С рождения.

– Можно было бы провести операцию на сросшихся пальцах. Почему вы не обратились ко мне?

– Ее мать. Она… не посчитала необходимым обратиться к врачам, когда родилась Лейда.

Якобсен резко встает.

– Да, я понимаю. Насколько я помню, это были тяжелые времена для всей деревни.

Из-за меня?

– К счастью, прогресс не стоит на месте. Найка стала господствующим гласом разума. И слава богу. – Доктор хихикает. Папа чуть кривит губы, но не улыбается.

Папа садится на подоконник. Я бегу к нему, чуть не поскользнувшись на мокром полу. Он обнимает меня и сажает к себе на колени.

– Ох, мой крольчонок. Тише, малышка. Не надо плакать.

– Не знаю, что и сказать, Питер. Если честно, я в полном недоумении.

– Это просто врожденный дефект. Он ей не мешает, доктор. У нее ничего не болит.

Дефект?

– Нет-нет, я сейчас не про руки. Удивительно, да, но все же не повод для беспокойства. Она, несомненно, здоровая девочка. Хоть и слегка маловата для своего возраста. Сколько тебе лет, дитя?

– Ей семь лет.

– Почти восемь, папа!

Я выскальзываю из папиных объятий и стою, выпрямившись в полный рост. Тяну шею, задрав голову к потолку. По шее стекают струйки воды, мне щекотно. Я быстро их вытираю и встаю на цыпочки.

– Восемь лет! Мы не можем позволить, чтобы почти восьмилетний ребенок растекался повсюду, да? – Доктор легонько щипает меня за нос и надевает очки. – Честно сказать, я озадачен всей этой… водой, если это и правда вода. За столько лет я ни разу не видел… Возможно, эта какая-то редкая патология, хотя я ни разу не слышал о чем-то подобном.

– Что за патология?

– Видимо, что-то врожденное. Хотя я не могу быть уверенным. Хотя…

– Что?

– Возможно, это всего лишь чрезмерная потливость неясного происхождения, хотя наверняка обусловленная некоей дисфункцией желез. Вряд ли это что-то серьезное, но, с другой стороны, обезвоживание – опасное состояние.

– Не может быть… я имею в виду, если столько воды… это просто не может быть пот.

– Чтобы что-то понять, нужно провести всестороннее обследование. Я не возьмусь лечить девочку без диагноза. А что касается вашей жены… меня беспокоит ее состояние.