— Счастливая. Едешь в Голландию, — вздохнулЛавруха.

— Мог бы поехать со мной.

— Не мог, ты же знаешь… У нас с Ванькой халтура.Реставрируем росписи в музыкальной школе, бывшей гимназии. Вроде как кистинезабвенного Рериха Николая Константиновича.

— Разве Рерих когда-нибудь делал росписи в гимназии?

— Я же не сказал, что это конкретно Рерих… Сказал —вроде как… Ну, привет неистовому голландцу. Я там тебе пару бутылок “Балтики” всумку сунул. Передашь ему. И не вздумай в самолете высосать!

— Ладно тебе…

Уже перед самым выходом из квартиры меня остановилтелефонный звонок. Времени было в обрез, но я все же сняла трубку.

— Катька, это я! Дома тебя не застать…

Жека.

Я почувствовала угрызения совести. За две недели мы так и неудосужились съездить к ней. Я не знала даже, в курсе ли она, что Алексей Титовумер в разгар вечеринки, на которую я затащила ее почти силком. Голос Жеки,искаженный помехами, пропадал и появлялся снова: видимо, на линии былинеполадки.

— Ты откуда? — спросила я.

— Из дом…..егодня только вернулись…

— А почему такая отвратительная слышимость?.. Алло, тыпропадаешь все время.

— Лавруха-младший уронил телефон… Корпус развалился…

Треск и шипение становились невыносимыми.

— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — ВГолландию.

— Зачем?

— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меняна пороге поймала…

— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голосЖеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла вгазетах… от… арень…

— Что? Говори громче, ни черта не слышу…

— Этот твой парень, он умер?

Сейчас начнется! Жека начнет методично выедать мне плешь занедоносительство. Да и голос у нее какой-то взволнованный. Наверняка раскрылагазетку недельной давности и приняла все близко к сердцу. Прав Лавруха, Жеку,впечатлительную, как попугай-неразлучник, нужно оберегать от всего.

— Почему ты не …оявилась?….ичего мне не сказа…

— Я опаздываю, Жека! — взмолилась я.

— …одожди… Мне …ужно сказать тебе что-то …чень …ажное…Я …идела кое-что, там, на даче… Это ужасн…

— Приеду, поговорим. Крепко це! И крестников тожекрепко це-це! Приеду через неделю, поговорим… Я бросила трубку.

— Жека? — спросил Снегирь, переминающийся с ногина ногу у дверей.

— Она, родимая. Уже в Питере. А мы просто скоты, совсемее забросили. Смотайся к ней сегодня, Снегирь.

— Как там она?

— О смерти Титова узнала из газет. Бедные наши головы.

— Причитает?

— Она что-то хотела сказать мне, что-то по поводу тойвечеринки, но слышимость просто отвратительная. Твой наглый любимец раскурочилаппарат… И отвези им мой телефон, пусть пока у них будет.

— Сегодня не смогу. Поеду завтра вечером. И давайпоживее, а то будешь куковать вблизи Смоленского кладбища вместо дивных каналовАмстердама…

…Во дворе нас ждал новенький “Фольксваген-Пассат” Снегиря.Картина начала приносить свои первые плоды. Пусть бросит в меня камень тот,кому не нравятся иномарки…

* * *

Херри-бой нисколько не изменился. Даже родина не пошла емуна пользу. Та же потертая джинсовая рубашка, в которой он проходил весь Питер,те же джинсы, те же ботинки. Он крепко сжал мои руки, но так и не снизошел додружеского поцелуя в щеку. А я вдруг подумала, что мне бы очень этого хотелось.В моей не такой уж богатой частной коллекции не было еще романа с иностранцем.

— Рад видеть вас, Катрин. Вы не представляете себе, чтовас ждет, — Херри-бой все еще держал меня за руки. Интересно, каков он впостели, этот аскет и исследователь творчества Лукаса ван Остреа. И забывает лион об Устрице хотя бы на секунду?..

— Я тоже рада видеть вас, Херри. У меня для вас естьновости.

— У меня тоже.

— Куда мы едем?

— Ко мне, в Мертвый город Остреа. Это недалеко отХарлингена.

— Что, прямо сейчас? А…

Весь полет я изучала путеводитель по Нидерландам и большевсего хотела попасть в Амстердам. В путеводителе, отпечатанном на хорошейглянцевой бумаге, он смотрелся великолепно.

— Я бы хотела посмотреть Амстердам, Херри. Херри-бойсморщился: мои туристические планы совсем не устраивали его.

— В Амстердаме нет ничего интересного, — кислоулыбаясь, произнес он. Надо же, какое вопиющее отсутствие патриотизма!

— Прошу вас, Херри. Я так об этом мечтала… И потом, уменя для вас новости о “Всадниках”, — мелкий шантаж тоже не помешает.

— Новости?

— Да. Но сначала Амстердам.

Херри-бой клюнул на мою примитивную уловку.

— Хорошо, — сказал он. — Four hours… Четырехчасов хватит? Учтите, мы должны успеть в Харлинген до темноты… Вы обязаны этоувидеть, Катрин… Вы забудете обо всем.

Я с сожалением посмотрела на Херри-боя: как мало тебе нужно,чтобы забыть обо всем!

…Мы загрузились в огромный подержанный “Форд” Херри-боя.Выглядела машина чудовищно, паршивая овца в стаде, сплошь состоящем изновехоньких “Рено”, “Пежо”, “Фольксвагенов” и “Ситроенов”. Как этот престарелыйамериканец (побитый белый низ и такой же побитый черный верх) оказался в самомцентре Европы, я не понимала. На то, чтобы раскочегарить машину и сдвинуть ее сместа, ушло добрых десять минут. Все это время “Форд” оглашал окрестностичудовищным воем, прострелами мотора и чиханием.

— Далеко до города? — спросила я.

— Нет. Минут двадцать — двадцать пять.

— А вы полагаете, нас пустят туда… На таком м-м…автомобиле?

Херри-бой посмотрел на меня укоризненно.

…Он оказался совсем неплохим водителем, он даже позволилсебе полихачить: мы шли с крейсерской для старика-“Форда” скоростью вшестьдесят километров. “Форд” содрогался всеми своими металлическими частями, ия всерьез опасалась, что до Амстердама мы не доберемся. Нужно побыстреерассказать Херри-бою о “Всадниках”, чтобы хоть чем-то порадовать его переднеизбежной смертью на автобане. В реликтовой машине не было даже ремнейбезопасности: должно быть, они просто истлели от времени.

— Мы не развалимся по дороге, Херри? —поинтересовалась я после пятнадцати минут сумасшедшей гонки.

— Что вы, Катрин, — успокоил меня Херри. — Яезжу на нем уже пятнадцать лет, и до сих пор ничего не случалось.

— Тогда конелно… Говорят, в Амстердаме есть музейсекса, — сведения о музее я тоже почерпнула из путеводителя. — Этоправда?